Я вышел из машины, откинул спинку сиденья водителя и стал на ощупь искать веревку, кусок шпагата или моток мягкой проволоки. Там было много всяких нужных вещей, но веревки не было. Я снова сел в машину и начал шарить за сиденьем пассажира, потом в бардачке. Больше всего похожим на веревку оказался полиэтиленовый мешочек из-под хлеба.

Я провозился довольно долго, а когда поднял голову, то увидел, что у самой двери конторы стоит светлая девятка. Еще я заметил спину человека, который быстро вошел внутрь, хлопнув дверью. «Еще один должник», – подумал я.

Скатав мешочек наподобие шнура, я привязал рычаг переключения поворотов к рычагу переключателя привода стеклоочистителей, включил аварийный сигнал, завел двигатель и выехал со двора, мигая, как светомузыка и, надеясь, что не попадусь на глаза гаишникам.

С горы открывался почти космический вид. Миллион огней, окна и фонари. Чьи-то жизни. Тысячи одиночеств, которым довелось жить в одном месте и которым глубоко наплевать друг на друга.

Я думал о дружбе. Точнее о том, что ее не существует, какой описывают в книгах. Игорь снисходительно позволял себе дружить со мной. Я дружить с ним был обязан. Мне казалось, что он терпит меня специально, чтобы можно было в любое время почувствовать отличие. Чтобы быть мудрее кого-то и иметь возможность смотреть на кого-то свысока. А Серега – вообще темная личность, самая большая загадка для меня. Я знал его десять лет, был свидетелем на свадьбе… Время проходит, мы взрослеем, кончается дружба и куда-то уходит любовь. Эти два слова, скорее всего, физические величины, как вес или плотность. Они имеют свои свойства и изменяются под действием окружающей среды, иногда настолько, что от них не остается и следа. Хотелось бы мне знать, каким законам они подчиняются.

До стоянки оставался всего один квартал, когда на светофоре меня остановил гаишник, подтвердив мои самые худшие опасения. Вид у него был неважнецкий, он был слишком молод, мал ростом и худ. Не знаю, по какому принципу отбирают в милицию, но я при желании мог бы легко накостылять ему по шее, отобрав рацию и пистолет.

– Это что еще за цирк? – с важным видом осведомился он.

– Командир, перегорел переключатель света. Следую до места стоянки.

– При неисправных световых сигналах эксплуатация транспортного средства запрещена.

– Не бросать же машину на дороге.

– Дальним светом вы ослепляете встречный транспорт, – он в совершенстве знал правила и гордился этим.

– По-другому не получается, – я открыл дверь и показал ему свое нехитрое приспособление. – Мне до стоянки сто метров осталось.

– Что в багажнике? – благодушно спросил он, судя по всему отбирать права или снимать номера у него желания не было.

– Пусто, – сказал я, открыв фургон.

Некоторое время он размышлял о том, брать с меня деньги или не брать и если брать, то сколько. Но определиться в этом вопросе ему помешала рация, которая захрипела о крупной аварии в старом городе. Он вернул мне права и убежал к стоящей невдалеке машине.

На стоянке я поставил «москвич» рядом со своей десяткой, заплатил деньги охраннику, предупредив о том, что завтра фургон заберет Серега и пошел домой.

Моя квартира досталась мне чудом, на излете перестройки, как молодому специалисту, вне очереди. Был когда-то такой хороший закон. Ее освободил начальник проектного отдела, никто на нее не позарился. Подумаешь – однокомнатная хрущевка, в строительной организации можно рассчитывать и на лучшее. Так я бросил общагу. Знали бы они, что будет лет через десять – пятнадцать.… Знать бы, что будет завтра!

Света приготовила плов. Было как всегда вкусно. Я читал газету. Все как в настоящей семье. Все слишком привычно. Наверное, так и должно быть в жизни. Телевизор, газета, дети. Но я не воспринимал происходящее, как свою жизнь. Это была игра.

Раздался телефонный звонок. Света привычно взяла трубку, как будто имела на это право. Звонил Сергей. Я отчитался перед ним за свою поездку к Игорю.

А потом мы легли в постель. На мокрой от пота простыне мы исполнили какой-то чудный ритуальный танец, как два шамана, изображающих весеннюю пляску змей, сплетенных в один клубок. Но показательного выступления у нас не получилось. Так – обязательная программа.

Отдышавшись, Света произнесла:

– Коль, я давно хочу спросить, почему Серега называет тебя дальтоником?

– Я не вижу синий цвет.

Она немного помолчала.

– С рождения?

– Нет, с шести лет, после травмы.

– А какого цвета небо?

– Серого с желтизной.

– А море?

– Тоже.

– Но ты ведь должен его помнить.

– Кого?

– Синий цвет.

– Когда закрою глаза, я его помню.

Я был благодарен ей за то, что она заткнулась. Если бы она меня пожалела, я бы психанул. Мы долго лежали молча, зная, что не спим. Потом она сказала:

– Коль, я буду увольняться от вас.

Я промолчал.

– И к тебе больше приходить не буду, – она подождала. – Просто была зима, нам было холодно поодиночке. Я пережила эту зиму. Спасибо тебе. Теперь мне нужно определяться. Скажи что-нибудь.

– Есть варианты?

– Да.

Я опять промолчал.

Потом, когда она заснула, я остался один на один со своими вещами, которые заполняли темную комнату. Они были куплены мной совсем недавно, когда у меня появился относительный достаток и потому не имели истории, не знали слез, скандалов и нервных потрясений. Я задумался над ее словами и понял, что ничего не испытываю.