Глава 10

Когда повелительница смерти ушла, Шамаш остановился на миг, огляделся вокруг, а затем отправился на поиски богини-летописца.

Колдун не особенно представлял себе, где ее искать. Однако страх за детей подгонял его, не позволяя задержаться на месте даже для того, чтобы оглядеться. Каждый новый миг ложился тяжким грузом на плечи, давил сильнее всех снежных покровов пустыни и толщ земных пределов.

"Хозяин, — волк, застыв возле разлома земной коры, похожего как две капли воды на тот, первый, что привел Шамаша во дворец Кигаль, окликнул Шамаша, выводя его из оцепенения размышлений, стремясь поскорее вернуть к реальности. — Мы пришли".

"Возвращайся в караван", — скользнув по своему спутнику быстрым взглядом холодных глаз, проговорил колдун.

"Я не оставлю тебя одного!" — приглушенно зарычал зверь.

"Ты сделал все, что мог. Спасибо. Дальше ты не можешь сопровождать меня, когда подземный мир закрыт для живых".

"Но я ведь был с тобой в пещере судьбы!"

"Это другое дело. Исключение из правил. Единственное".

"Тогда я дождусь тебя здесь, на грани, как ждал, пока ты говорил с Кигаль".

"Нет. На обратном пути я буду слишком торопиться, чтобы пользоваться дорогами земли. Возвращайся. Когда я доберусь до каравана, я хочу, чтобы ты был уже там".

"Хорошо", — поняв, что на этот раз ему не переубедить бога солнца, вынужден был согласиться снежный охотник.

"Будь осторожен".

"Буду, — взгляд, устремленный на Шамаша, был серьезен, как никогда. — Возвращайся быстрее. Ты нужен нам", — и, сорвавшись с места, волк золотым бликом заскользил по снегам пустыни, уносясь к горизонту.

А Шамаш шагнул вниз, в подземный мир, где царили огонь и окружавшая его со всех сторон твердь.

То место, в которое он попал, походило скорее не на пещеру, а зал дворца Хранителя, просторный, с высокими потолками, отделанными голубоватой лепниной, стенами, покрытыми фресками, и мраморным, отполированным до зеркального блеска полом. В нем не было окон, впрочем, здесь в них и надобности не было, когда мягкий матовый свет исходил от всего вокруг, придавая любой даже самой обыденной вещи — низенькому столику для фруктов или трехногим табуретам — неповторимый вид.

Этот зал создавал странное чувство пограничья, остановившегося пространства и времени, когда все вокруг представлялось застывшим отражением того, что когда-то было живым, когда-то, но не теперь.

И вдруг посреди этой безмолвного неподвижия ощутилось движение, воздух всколыхнулся, словно от вздоха удивления и восторженной радости.

Повернувшись на звук, колдун увидел двух мужчин средних лет с сухощавыми безбородыми лицами и аккуратно подстриженными волосами. Они были одеты как горожане и отличались от них лишь необычно бледной кожей, которая имела синеватый отлив, свидетельствовавший о том, что ее обладатели жили в мире, лишенном солнечного света.

Шамаш шагнул в их сторону, намереваясь извиниться перед хозяевами за то, что нарушил их покой, и узнать, куда он попал. Но те, склонившись перед ним в низком поклоне, пятясь, поспешили скрыться.

Колдун пожал плечами. Произошедшее показалось ему странным и, в то же время, по-своему забавным. В прошлом мире лишенные дара избегали подобных ему, не желая или боясь говорить, в этом к нему относились с благоговейным трепетом, принимая за бога. Эти же двое… Он заметил в их глазах и страх, граничивший с ужасом, и благоговейный трепет.

— Шамаш! — вновь воцарившуюся было в зале тишину неподвижного покоя разрушил громкий возглас.

Через залу к нему бежала невысокая сероволосая женщина в свободных легких одеждах, стелившихся за ней вослед тонким шлейфом-паутиной. Казалось, что она бросится богу солнца на шею, однако, все же, в последнее мгновение ей удалось подчинить себе свои чувства и остановиться в шаге от гостя, не спуская с него взгляда радостно лучившихся глаз.

— Дай я хотя бы посмотрю на тебя! Ты совсем не изменился за эти века, одет только странно, по- людски… Но это, наверно, потому, что ты сейчас с ними, на земле…

— Здравствуй, Гештинанна.

— Прости, что веду себя как девчонка, но я так рада видеть тебя! Я знала, что ты вернулся, давно хотела встретиться, поговорить, ты ведь, наверно, узнал за это время столько всего, неизвестного более никому. Говорили даже, что ты побывал в ином мире… — она огляделась вокруг, совсем как смертная, делавшая что-то запрещенное и боявшаяся быть застигнутой врасплох. Затем богиня вновь заговорила, приглушив голос до заговорщицкого шепота, объясняя свое поведение, которое могло показаться гостю по меньшей мере странным: — Я понимаю, ты не ожидал такой детской непосредственности и болтливости от богини памяти. Ты привык видеть меня серьезной, погруженной в свою работу. Но… Я просто несказанно рада тому, что ты, наконец, пришел! Я говорю сбивчиво. Спешу успеть все сказать. Ты, наверно, не знаешь, но Кигаль запретила кому бы то ни было говорить с тобой. Она считает, что ты должен вспомнить обо всем сам, что мы можем помешать тебе, отбросить своими чрезмерно яркими огненными чувствами обратно, за грань безумия. Я нарушаю ее запрет. Но я просто не в силах сдержать себя! Эта зала — одна из первых среди тех, что отвела мне для работы Кигаль. Ты раньше часто заходил сюда, рассказывал о людях, помогал понять их. Ты помнишь?

— Я… — колдун хотел сказать, что не может этого помнить, ведь все, что было, происходило не с ним. Но тогда ему пришлось бы очень многое объяснять, сомневаясь при этом, что собеседница поверит его словам, когда ей хотелось верить совсем в иное. Так хотелось, что она даже не заметила, не заметила, что говорит вовсе не с тем Шамашем, которого знала многие тысячелетия назад. Он мог еще понять, что, возможно, между ним и тем, прежним было какое-то внешнее сходство. Но ведь богиня должна видеть и душу, а в мироздании нет и не может быть двух одинаковых душ. Так или иначе, он решил просто ответить на заданный вопрос, дав правдивый ответ, но не объясняя, что за ним стоит. — Нет, не помню. Прости.

— Ничего, ничего! — поспешила успокоить его Гештиннна. — Ты вспомнишь! Обязательно! Нужно лишь время.

Шамаш огляделся вокруг.

— Когда я пришел сюда, здесь были смертные.

— Не смертные — тени умерших, лишь наделенные людским обликов… Это летописцы, мои помощники. Они заканчивали историю одного из людских городов, недавно погибшего под снегом. Увидев тебя, они сразу, обезумев от радости, бросились ко мне, спеша поделиться благой вестью.

— Мне показалось, что они скорее испугались, чем обрадовались.

— Нет, что ты, конечно нет!

— Я видел страх в их глазах.

— Ну, возможно…Э-х, — она небрежно махнула рукой. — Не обращай внимания. Кигаль тут всех так застращала, что даже мы, боги, не смеем имени твоего произнести всуе, чего уж там говорить о тенях.

— Эти летописцы — авторы второго цикла?

— Да. Те, которые написали первый, сейчас доделывают историю каравана.

— Каравана? — услышав это, колдун сразу же насторожился. Он слышал, что летопись Гештинанны заканчивается смертью и, видя, как близко опасность подобралась к его спутникам, заволновался, понимая, что речь может идти именно о них.

Богиня же, не сводя взгляда с лица Шамаша, лишь беззаботно улыбнулась, видя только то, что хотела видеть.

Гештинанне всегда нравился Ут. Да что уж там, она была в него влюблена. Хорошо, что во все времена бог солнца редко спускался в подземный мир. Будучи рядом с ним ей было бы невыносимо трудно скрывать свои чувства. И не важно, что она прекрасно знала: ей не стоит рассчитывать на взаимность. Серая мышка, разве она пара ему? Она и в летописи-то ушла с головой во многом именно потому, что там, в неизменном мире прошлого, могла представлять себе, что было бы, сложись все иначе, не боясь, что кто-то узнает ее мысли или что они как-то повлияют на настоящее и будущее.

Ее улыбка стала немного грустной: она вспомнила, что когда-то, на самой заре времен, была веселой, смешливой певуньей, богиней виноградной лозы, не грустившей ни о чем, не знавшей тоски. Все остальное, даже это добровольное заточение в подземном мире, произошли потом. Но может быть теперь, когда прошлая вечность закончилась, все измениться?