— Отчего это? Может быть, они заболели?

— С детьми все в порядке, — не глядя на караванщика, проговорил Лигрен. — Они совершенно здоровы, просто крепко снят. И пусть спят. Так даже лучше. Особенно сейчас…

— О чем ты? — Евсей смотрел на него, не понимая, что происходит.

— О… — он собирался все рассказать, но прежде спросил: — Ты сказал, Мати тоже спит?

— Да… Нет, — вздохнув, он махнул рукой, — не знаю. С одной стороны, странно все это. А с другой… С ней ведь священная волчица, которая защищает и ее тело, и душу…

— Посмотри на меня.

— Что?

Лекарь заглянул на дно его глаз. И вздохнул с некоторым облегчением, не заметив следов болезни. "Нет. Евсей еще не отмечен. Глаза ясны и спокойны, вокруг зрачков нет синеватых кругов, красные прожилки не набухли, готовые лопнуть… Пока нет", — вновь помрачнев, напомнил он себе. Болезнь будет распространяться и дальше. И не пощадит никого.

— Что происходит? — караванщик насторожился. Его пальцы сомкнулись на руке лекаря, приглушенный голос полнился тревогой.

— Ничего, — он огляделся. Вокруг них начали собираться люди, глаза которых начали полнится волнением.

— И, все же… — Евсей не собирался отступать, почувствовав что-то недоброе.

— Хорошо, — тяжело вздохнув, проговорил Лигрен. — Идем со мной.

— Куда?

— К господину, — его сердце обливалось кровью при мысли о том, что ему придется тревожить покой бога солнца. Но иного выхода не было. Он не справился со своей работой. И не важно, что в этом не было его вины. Если кому и по силам побороть ужаснейшее из снежных поветрий — безумие — так это повелителю небес, сильнейшему из небожителей.

Шамаш выслушал его молча, не переспрашивая и ничего не говоря. Все это время он смотрел на приглушенный пламень огненной лампы, лишь раз бросил взгляд на забившегося в угол Евсея, все сильнее и сильнее сжимавшегося от каждого нового слова, которое срывалось с губ лекаря. В глазах караванщика застыл ужас, когда он знал, что эта болезнь — верная смерть, которая скосит всех, кого коснулось ее крыло.

— Лекарь, ты уверен в этом? — когда Лигрен умолк, спросил колдун.

— Да.

— Ты не мог ошибиться?

— Это невозможно. Все знают признаки безумного поветрия, ибо они — знак смерти. Любой человек хотя бы раз в самом страшном сне видел их. И, потом, — продолжал он, не в силах остановиться, словно веря, что вместе с последним словом закончится жизнь, — если бы речь шла лишь об одном заболевшем… — он безнадежно качнул головой. — Я дал Лису и Лине успокоительное, достаточно крепкое, чтобы усыпить их. Но сон продлится лишь несколько часов. А потом…

— Эта болезнь скоротечна, — отозвался из своего угла Евсей. — Уже к вечеру все мы будем больны… Там смерть станет избавлением.

— Я всегда был уверен, что безумие не заразно, — опустив голову на грудь, проговорил колдун.

— Это — еще как! Безумие — хворь пустыни. Оно внезапно и неизлечимо… Вот только… — лекарь чуть наклонил голову вперед, в сомнении. — Здесь такая странность. Мы ведь никого не встречали в дороге, и, значит, не могли заразиться от людей. Мы давно не охотились — выходит, болезнь пришла не с животными… Но не могла же она явиться из ниоткуда, свалившись как снег на голову!

— Можно было бы предположить, что ее подхватили олени, а мы заразились от их мяса, — проговорил Евсей. — Но все животные живы и здоровы… Действительно, странно…

— А если дело в змее? — Шамаш искал ответ так же, как и все остальные.

— Нет, — качнул головой лекарь. — Тогда бы первым заболел Атен. Он бы не смог справиться с ядом и был бы уже мертв… Но даже если бы он выжил, стал переносчиком, первыми должны были заразиться те, кто был рядом с ним… — нет, конечно, он понимал, что богу не страшны людские болезни, но вот он сам… — Атен все это время не выходил из повозки. Мы тоже мало с кем общались… Нет, все происходит совсем не так, как должно было бы. Дети заснули и именно их родители больны. За исключением отца Мати… И, в то же время, сами ребятишки совершенно здоровы… Сплошные исключения! Ерунда какая-то! — его разум отказывался что-либо понимать. — И у нас нет времени на то, чтобы сейчас доискиваться до причины происходящего…

— От этой болезни есть лекарство?

— Нет, — в один голос ответили караванщики.

— Единственное спасение — смерть. Мы обречены, — прошептал Евсей. Потом он взглянул богу солнца в глаза. — Господин, уходи сейчас. Запомни нас такими, какие мы есть. И…Прошу Тебя: возьми с собой рукописи, отдай их кому-нибудь на Своем пути. Пусть память о нас останется.

— Перестань, — колдун поморщился. Не важно, человек он, бог или дух — Шамаш собирался бороться за жизнь друзей до конца. Несколько мгновений он раздумывал, дожидаясь, пока план действий сложится в стройный ряд, а затем принялся за его осуществление. — Идемте, — он первым выбрался из повозки.

Снаружи его ждали караванщики, успевшие проснуться и, увидев знак беды, распознать его.

— Расходитесь… — начал лекарь, который не просто не хотел, но боялся давать какие-либо объяснения.

— Не надо, — спокойно возразил Шамаш. Он оглядел собравшихся. — Я так понимаю, вы знаете, что происходит?

— Да… — переглянулись те. Они шли, чтобы расспросить лекаря, который подтвердил бы или опроверг их опасения. От бога они ждали иного — помощи, излечения — того, что был способен дать лишь Он.

— Тогда принимаемся за дело, — его решительность рождала уверенность, что им не будет отказано в спасении. — Погасите все костры, все огненные лампы, все, где есть живой огонь… И еще. Сверните шатер. Пусть над нами будет открытое небо и свет поднимающегося солнца.

Караванщики бросились исполнять приказ. Никто из них даже не осмелился спросить, зачем все это. К чему вопросы, когда они получили то, что им было нужно — действие, способное привести к спасению.

Рядом с Шамашем остались лишь Евсей и Лигрен. Они думали, что, может быть, для них будет еще какое-нибудь поручение, особое, и оказались правы. Сначала повелитель небес повернулся к летописцу:

— Нужно чтобы все были в одном месте. Но здесь, между повозками, слишком тесно.

Караванщики переглянулись.

— Раз мы снимаем шатер, в нашем распоряжении будет вся пустыня, — проговорил Евсей.

— Тогда со стороны солнца. Собери всех. Ты слышишь — всех: и свободных, и рабов, и животных.

— Да, Шамаш, — он уже хотел идти выполнять поручение, но замешкался, вспомнив: — А что с теми, кто спит? Детишки, Атен, Лис с Линой?

— О них позаботится Лигрен. Ступай. Скажи мне, когда все будет готово, — затем он повернулся к лекарю. — Хозяина каравана разбудить будет не сложно. Но он еще слишком слаб, чтобы идти самостоятельно.

— Мы перенесем его. А потом на снегу расстелим одеяла… Лиса с Линой я знаю, как разбудить. Раз есть снотворное, найдется и бодрящие. Но вот как быть с детьми…

— Оставь их. Пусть спят. Они здоровы.

— Но они могли заразиться…

— Нет. Болезнь им не угрожает.

Лекарь открыл уже рот, чтобы спросить: "Значит, для них опасно что-то другое? Что?" Но взгляд Шамаша остановил его.

— Я… Я все сделаю, — и лекарь ушел.

На какое-то время колдун остался один. Его брови сошлись на переносице, голова опустилась на грудь, взгляд приковала к себе покрытая снегом земля.

Шамашу менее всего хотелось прибегать к силе. Но он понимал, что иначе нельзя. Лекарь не ошибся: караванщики были больны. Все, кроме шестерых спящих. Только у одних начало болезни было в прошлом, у других — в настоящем, а у третьих — в будущем. Но что есть время, когда оно способно лишь навредить, не помочь?

Все происходившее могло показаться чередой случайных, никак не связанных друг с другом событий. Но так ли это?

Сначала навет, заставивший хозяина каравана и его брата броситься в снежную пустыню, навстречу смерти, теперь болезнь… Случайное совпадение или нечто большее? Что если за всем этим стоит чья-то злая воля? Все ведь идет к тому, чтобы отнять у заснувших детей близких, чтобы им не к кому было возвращаться, чтобы ничто не звало их прочь из сна…