Лигрен поджал губы. Не нравилось ему это. Слишком уж странным все казалось…

— Если хочешь, я осмотру ее, — сказал он, — дам что-нибудь успокоительное. В последние дни было много причин для волнений. Вот она и не может никак успокоиться. Женщина ищет себе новый повод для страхов, а так как ты с ней идешь одной тропой, то это чувство близости беды передается и тебе. Пусть поспит.

— Да, — кивнул караванщик, соглашаясь с решением лекаря. — Если на то будет воля госпожи Айи, она увидит во сне детей. И, наконец, успокоиться… — он хотел сказать что-то еще, но замолчал, увидев, как полог повозки отдернулся и, перебросив через борт ноги, на снег спрыгнул повелитель небес.

Колдун, щурясь, огляделся вокруг, отворачиваясь от света костров, чей яркий блеск резал успевшие привыкнуть к полутьме повозки глаза.

— Шамаш… — Лис склонив голову, замер. Он совсем не хотел нарушать Его покой. Скорее наоборот…

— Что-то случилось?

— Лигрен? — караванщик повернулся к лекарю. Он не знал, стоит ли говорить богу солнца о…

— Ничего страшного. Лине немного нездоровится. Но я думаю, все дело лишь в нервном напряжении. Последние дни были полны волнений… Позволь мне ненадолго отлучится. Я только дам ей успокоительные капли и вернусь.

— Не торопись. Хозяин каравана выздоравливает и больше не нуждается в твоем внимании. Обрати его на других.

Лекарь на миг повернулся к караванщику:

— Возвращайся к семье. Я сейчас приду. Только зайду к Фейр за настойкой.

Лис кивнул и, на миг склонив голову в знак почтения перед богом солнца, пошел к своей повозке.

— Ты справишься с этим сам? — Шамаш стоял, опершись о борт спиной. Его покрасневшие от усталости и напряжения глаза смотрели на снег под ногами.

— Конечно, — голос лекаря звучал твердо и уверено.

Лигрен не позволял себе усомниться в этом ни на миг. Он знал, что берет на себя огромную ответственность, и делал это не только осознанно, но и специально.

"Шамаш должен отдохнуть, — упрямо повторял он про себя. — Мы должны сами позаботиться о себе. Мы можем. Жили же мы, обходясь лишь собственными силами и возможностями, раньше, пока путь не свел нас с богом солнца!"

— Что ж, раз так… — колдун чуть наклонил голову, принимая решение караванщика. — Если я понадоблюсь, зови, — и он вернулся в полумрак повозки. Наделенный даром не видел смысла навязывать помощь, понимая, что душа лекаря могла воспринять ее как знак недоверия, причиняя боль и вызывая неуверенность в своих силах.

И, все же… Шамаш и сам не мог понять, почему чувство тревоги, казалось бы, случайно забредшее в его сердце, никак не хотело покидать его.

Уже сидя в повозке, он окинул все вокруг мысленным взглядом, ища причину беспокойства. Но все было спокойно. Пустыня, открытая взгляду, не таила опасности. Хозяин каравана уже достаточно ушел от смерти на своем пути к выздоровлению, чтобы та вновь заявила свои права на него. С волком тоже все было в порядке… Малышка… Она спала и видела сон — светлый и чистый, отблеск которого лежал лучом безмятежного счастья на лице, горя улыбкой на чуть приоткрытых губах. И, все же…

Тем временем лекарь забрался в повозку Лиса.

Женщина сидела возле самого края, глядя в пустоту. Ее волосы растрепались, одежда была в беспорядке, голова покачивалась из стороны в сторону, словно в такт звучавшей у нее в голове песне, руки были сложены в люльку перед грудью, так, будто она укачивала младенца.

— Лина… — позвал ее лекарь, но та не слышала его и не видела, словно мир перестал существовать для нее, ограничившись воспоминаниями о чем-то далеком…

— Лина, — он дотронулся до ее локтя, надеясь, что прикосновение вернет ее назад. Действительно, женщина встрепенулась, вскинула голову, бросив полный страха взгляд на Лигрена, в котором не было ни отблеска узнавания.

— Это я, Лина, лекарь. Я помогу тебе…

— Мои дети! — встревоженной птицей вскрикнула та, задыхаясь от волнения, которое уже давно переросло в ослепленное ужасом отчаяние.

— Спокойно, Лина. Все хорошо. Вот они, рядом с тобой.

— Нет! Их нет! Это только тени! — из ее глаз неудержимым потоком потекли слезы.

— Тихо, тихо… Если ты так беспокоишься о сыновьях, я осмотрю их. А ты пока выпей это, — он протянул женщине узкий стеклянный флакончик, подобный тем, в которых хранили благовония.

— Я…

— Выпей, — повторил лекарь, поднося горлышко к ее губам. — Слепо разрывая на части сердце и разум, ты не поможешь, а, наоборот, навредишь им. Ну же!

Та вынуждена была подчиниться, одним глотком осушила флакон, даже не почувствовав горечи крепкой настойки.

— Вот и хорошо, — Лигрен улыбнулся. Его голос звучал ровно и спокойно, смешиваясь с теплом лекарства, быстро разливающимся по телу.

Потом лекарь повернулся к ребятишкам. Мальчики спали в дальнем, наиболее безопасном и теплом углу повозки. Их лица были безмятежны. Красные, чуть влажные губы приоткрылись в счастливых улыбках, дыхание было ровным и свободным.

— Да они само здоровье! — воскликнул лекарь.

— Это не они. Ты не туда смотришь. Вот мои мальчики, — она указала головой на свои руки, сложенные в колыбельку. Лекарство уже начинало действовать. Одурманенный настойкой из успокаивающих трав, голос женщины звучал сонливо, ее глаза, готовые в любой момент закрыться, уже были подернуты сонной поволокой, но душа, которую еще не охватил своей цепкой паутиной покой, продолжала трепетать, содрогаясь в ужасе предчувствия беды. — Но почему они спят, так долго спят?

— Значит, так надо. Ты должна радоваться. Ведь дети растут во сне, и чем больше они спят, тем крепче и сильнее будут. И еще. Подумай о том, что, может быть, во сне с ними говорят боги. Возможно, небожители решили поделиться с твоими мальчиками знаниями, без которых те не смогут найти свой путь, идти по нему. Не мешай исполнению судьбы. Лучше засни. Засни и пожелай увидеть детей во сне.

— Да, я хочу, — во власти дремы, женщина опустилась на одеяла, бормоча, — я хочу попасть в их сон. Тогда я смогу защитить их, если рядом опасность. Я уговорю их вернуться вместе со мной назад…

Через несколько мгновений она уже крепко спала.

— Что с ними? — глядя то на жену, то на детей спросил Лис.

— Мальчики совершенно здоровы.

— А Лина? — в его глазах поблескивали настороженные огоньки, через лоб пролегла глубокая морщина.

— Пусть поспит, — посмотрев на свернувшуюся клубком женщину, уклончиво ответил лекарь. Затем он повернулся к Лису. — Как ты сам-то? Как себя чувствуешь? Может, что-то не так? Никаких странных ощущений или мыслей,

— Не-ет… — поморщившись, неохотно проговорил воин. Он повел плечами: — Только… Мне как-то не по себе здесь…

Прищурившись, Лигрен долго смотрел на караванщика. Его лицо посерьезнело, рука скользнула в карман, вынимая еще один флакончик со снадобьем, захваченный на всякий случай.

— Выпей, Лис, — тихо проговорил он.

— Нет, — караванщик замотал головой, поспешно отодвинулся от протянутой руки лекаря назад, словно в той был яд. — Я не могу! Мне скоро в дозор. Нет!

— Пей.

— Я ведь сказал: нет. Атен еще не оправился от болезни, Евсей валится с ног от усталости и волнения за судьбу брата. Я должен…

— Ты должен послушаться меня. Пей, — он чуть ли не насильно влил в рот мужчины лекарство. Дождавшись, пока оно подействует и караванщик заснет, Лигрен вылез из повозки, старательно задернул полог.

Несколько мгновений он стоял, держась за деревянный край и бессмысленно глядя прямо перед собой. На лбу выступила холодная испарина, губы нервно подрагивали.

— Лигрен! — громкий голос, прозвучавший возле самого его уха, заставил лекаря, вздрогнув, повернуться. Перед ним стоял Евсей. — Хорошо, что я нашел тебя. Тут такая история… Кое-кто из родителей второй день не может разбудить своих детишек…

— Сколько их?

— Малышей? Трое. И Мати тоже спит… Выходит, четверо.

Лекарь бросил через плечо взгляд назад, на повозку Лиса, пробормотав: — Шестеро…