Эти люди шли требовать приказа идти на Тюильри.

Их заставили ждать около часу.

Среди солдат распространились два предположения.

Первое заключалось в том, что их вожаки надеялись добиться от дворца уступок.

Согласно второму предположению, предместье Сен-Марсо еще не было готово к действиям и необходимо было его дождаться.

Около тысячи вооруженных пиками восставших начали терять терпение; как всегда, наименее вооруженные оказались самыми горячими.

Они протолкались сквозь ряды Национальной гвардии со словами, что обойдутся и без нее и сами захватят дворец.

Несколько марсельских федератов, а также человек двенадцать французских гвардейцев – из тех, что тремя годами раньше брали Бастилию – встали во главе восставших и под одобрительные крики толпы были избраны вожаками.

Это и был авангард восстания.

Тем временем адъютант, видевший, как убили Мандэ, по весь опор мчался в Тюильри; однако лишь после того, как король, предприняв неудачную прогулку по двору, вернулся к себе, а королева – в свою спальню, адъютанту удалось добиться с ними встречи и передать эту печальную новость Королева испытывала то, что испытываешь всякий раз, как тебе сообщают о смерти человека, с которым ты только что расстался: она не могла в это поверить; выслушав доклад адъютанта, она попросила его еще раз рассказать об увиденном во всех подробностях.

В это время через распахнутые окна до них донесся шум.

Жандармы, национальные гвардейцы и канониры-патриоты, те самые что кричали: «Да здравствует нация!», стали задирать роялистов, называя их господа королевские гренадеры, прибавляя, что среди гренадеров Фий-Сен-Тома и Бютт-де-Мулен нет ни одного, кто не продался бы двору, и поскольку внизу еще никто не знал о смерти главнокомандующего, о чем стало известно во втором этаже, один из гренадеров громко выкрикнул:

– Бьюсь об заклад, этот каналья Мандэ прислал во дворец одних аристократов!

Старший сын Мандэ находился в рядах Национальной гвардии. Мы видели, где был его младший сын: он безуспешно пытался пробиться к своему отцу на ступени ратуши.

Услышав оскорбление, адресованное его отцу, старший сын Мандэ выскочил из рядов с обнаженной саблей.

Четыре канонира бросились ему навстречу.

Вебер, камердинер королевы, находился, переодетый национальным гвардейцем, среди гренадеров Сен-Рока. Он поспешил молодому человеку на помощь.

Послышался звон скрестившихся сабель; ссора перерастала в столкновение двух партий. На шум королева поспешила к окну и узнала Вебера.

Она позвала Тьерри, камердинера короля, и приказала ему сходить за ее молочным братом.

Вебер поднялся и обо всем доложил королеве.

В ответ королева поведала ему о гибели Мандэ. Свалка под окном продолжалась.

– Ступай, посмотри, что происходит, Вебер, – приказала королева – Что происходит, ваше величество?.. – переспросил тот. – Канониры оставили свои пушки, забив стволы так, что теперь из них невозможно стрелять: пушки выведены из строя!

– Что ты обо всем этом думаешь, дорогой мой Вебер?

– Я думаю, – отвечал славный австриец, – что вашему величеству следует спросить совета у господина Редерера; мне кажется, это один из преданнейших офицеров во всем дворце.

– Да, но где бы мы с ним могли поговорить так, чтобы нас не подслушивали, чтобы за нами не шпионили, чтобы нам не помешали?

– В моей комнате, если пожелает королева, – предложил камердинер Тьерри.

– Хорошо, – кивнула королева. Поворотившись к своему молочному брату, она продолжала:

– Разыщи господина Редерера и проводи его к Тьерри. Пока Вебер выходил в одну дверь, королева следом за Тьерри прошла в другую.

Дворцовые Часы пробили девять.

Когда случается говорить о столь великом историческом событии, которое мы взялись описывать, автор не должен опускать ни малейшей подробности, принимая во внимание, что все эти подробности тесно между собою связаны, и лишь точное изображение всех мелочей создает правдивую картину, разворачивающуюся в руках прошлого перед взором грядущего.

В то время, как Вебер отправился на поиски члена бюро парижского муниципалитета, чтобы передать приглашение королевы, капитан швейцарцев Дюрлер поднимался к королю, чтобы получить от него или от коменданта дальнейшие приказания.

Шарни заметил славного капитана, разыскивавшего кого-нибудь из лакеев или камердинеров, кто мог бы доложить о нем королю.

– Что вам угодно, капитан? – спросил Шарни.

– А вы – комендант? – спросил в свою очередь г-н Дюрлер.

– Да, капитан.

– Я пришел за дальнейшими приказаниями, сударь, принимая во внимание то обстоятельство, что головная колонна повстанцев уже показалась на Карусели.

– Вам предписано держаться до последнего, сударь, потому что король решил умереть вместе с вами.

– Будьте покойны, господин комендант, – просто ответил капитан Дюрлер.

И он отправился к своим товарищам передать приказ, который был их смертным приговором.

Капитан Дюрлер был прав: вдали в самом деле показался авангард повстанцев.

Это была та самая тысяча вооруженных пиками головорезов, во главе которой шагали два десятка марсельцев и около двенадцати французских гвардейцев; среди этих последних поблескивали золотом эполеты юного капитана.

Это был Питу, которого рекомендовал Бийо для исполнения особого задания, свидетелями чего нам еще предстоит оказаться в свое время.

За авангардом на расстоянии нескольких сот метров двигалось внушительное войско, состоявшее из национальных гвардейцев и федератов, кативших перед собой дюжину пушек.

Получив приказ коменданта, швейцарцы в полной тишине с решимостью встали по местам, продолжая хранить холодное и мрачное молчание.

Национальные гвардейцы, не столь дисциплинированные, занимали свои места шумно и беспорядочно, но так же решительно.

Дворяне, вовсе не организованные, имея только оружие, предназначенное для ближнего боя, – шпаги или пистолеты, и зная, что им предстоит схватка не на жизнь, а на смерть, в лихорадочном возбуждении следили за приближением той минуты, когда они окажутся лицом к лицу с народом, старым противником, этим извечным борцом, всегда побеждаемым и тем не менее неуклонно набиравшим силы на протяжении вот уже восьми столетий!