– Гражданка Анна-Катрин Бийо, согласны ли вы взять в мужья гражданина Пьера-Анжа Питу?

Оба в один голос ответили: «Да».

В голосе Анжа Питу чувствовалось волнение, голос Катрин прозвучал ясно и спокойно; когда г-н де Лонпре именем закона объявил молодых людей мужем и женой, он знаком подозвал маленького Изидора.

Малыш подошел к мэру.

– Мальчик мой! – обратился к нему г-н де Лонпре. – Передай вот эти бумаги своей маме Катрин, когда папа Питу приведет ее домой.

– Хорошо, сударь, – кивнул мальчик.

И он зажал в руке два листка бумаги.

Все было кончено; к величайшему изумлению присутствовавших, Питу вынул из кармана пять луидоров и протянул их мэру со словами:

– Это для бедных, господин мэр! Катрин улыбнулась.

– Мы разбогатели? – спросила она.

– Кто счастлив, тот и так богат, Катрин! – отвечал Питу. – А вы только что сделали меня самым богатым человеком на всей земле.

Он подал ей руку, и Катрин с радостью на нее оперлась.

Выйдя из мэрии, они оказались перед толпой, собравшейся, как мы уже сказали, у входа.

Толпа приветствовала молодых радостными криками.

Питу поблагодарил своих друзей, раздавая налево и направо крепкие рукопожатия; Катрин приветствовала своих подружек, раскланиваясь во все стороны.

Питу пошел направо, увлекая Катрин за собой.

– Куда вы меня ведете, друг мой? – спросила Катрин.

В самом деле, если Питу собирался вернуться в Арамон, ему следовало бы повернуть налево и пойти через парк.

Ежели он хотел возвратиться к тетушке Анжелике, он должен был бы пойти прямо через площадь.

Куда же он направлялся, спускаясь к площади Фонтен?

Этим вопросом и задавалась Катрин.

– Идемте, любимая моя Катрин, – молвил Питу, – я отведу вас туда, где вам будет приятно оказаться вновь. – Катрин не сопротивлялась.

– Куда это они направляются? – спрашивали глядевшие им вслед любопытные.

Питу, не останавливаясь, пересек площадь Фонтен, пошел по улице Лорме и, дойдя до конца, свернул на узенькую улочку, где шесть лет тому назад он встретил Катрин верхом на ослике в тот самый день, когда его выгнала тетушка Анжелика и он не знал, куда податься.

– Надеюсь, мы идем не в Писле? – останавливая мужа, спросила Катрин.

– Идемте, Катрин, идемте, – только и сказал в ответ Питу.

Катрин вздохнула, пошла улочкой и скоро вышла на равнину.

Спустя десять минут она уже стояла на мостике, где Питу нашел ее лежавшей без чувств в тот вечер, когда Изидор ускакал в Париж.

– Питу! – решительно заговорила она. – Дальше я не пойду!

– О мадмуазель Катрин! – взмолился он. – Ну, хоть до дуплистой ивы!..

Это была та самая ива, где Питу оставлял письма Изидора.

Катрин вздохнула и продолжала путь. Когда они подошли к иве, она взмолилась!

– Давайте вернемся!

Питу положил руку ей на плечо со словами:

– Еще двадцать шагов, мадмуазель Катрин, больше ни о чем я вас не прошу!

– Ах, Питу! – прошептала Катрин; в ее голосе послышались упрек и, вместе с тем, такое страдание, что Пи-ту замер на месте.

– О мадмуазель! – воскликнул он. – А я-то надеялся доставить вам удовольствие!..

– Вы думали, Питу, что мне будет приятно снова увидеть ферму, на которой я выросла, которая принадлежала моим родителям, которая должна была бы принадлежать и мне, а теперь продана и является собственностью чужака, чье имя мне даже не известно.

– Мадмуазель Катрин, еще двадцать шагов; я ни о чем больше вас не прошу!

Через двадцать шагов они повернули за угол и оказались перед главными воротами фермы.

У ворот столпились все прежние наемные работники фермы, пахари, конюхи, скотницы, а впереди всех стоял папаша Клуи.

Все были с цветами.

– А-а, понимаю, – проговорила Катрин. – Пока не приехал новый владелец, вы решили сводить меня сюда в последний раз, чтобы попрощаться с моими бывшими работниками… Спасибо, Питу!

Оставив мужа и сына, она пошла навстречу этим славным людям; они ее окружили и увлекли в самую большую комнату фермы.

Питу поднял маленького Изидора на руки – малыш по-прежнему крепко сжимал бумаги – и пошел вслед за Катрин.

Молодая женщина сидела посреди комнаты, протирая глаза, словно желая поскорее проснуться.

– Богом заклинаю вас, Питу, – срывающимся голосом пролепетала она, затравленно озираясь, – что они говорят?.. Друг мой, я ничего не понимаю из того, что они мне тут наговорили!

– Может быть, бумаги, которые передаст вам наш сын, помогут вам понять, в чем дело, дорогая Катрин! – заметил Питу.

И он подтолкнул Изидора к матери.

Катрин взяла бумаги из рук малыша.

– Читайте, Катрин, – попросил Питу.

Катрин развернула наугад одну из бумаг и прочла:

«Подтверждаю, что замок Бурсон и прилегающие к нему земли были куплены и оплачены мною вчера для Жака-Филиппа Изидора, несовершеннолетнего сына мадмуазель Катрин Бийо, и вышеуказанный замок Бурсон с прилегающими к нему землями переходит в полное его владение.

Подпись: Де Лонпре,

Мэр Виллер-Котре».

– Что это значит, Питу? – изумилась Катрин. – Как вы догадываетесь, я ни слова из всего этого не понимаю!

– Прочтите другую бумагу, – предложил Питу. Катрин развернула другой листок и прочла:

«Подтверждаю, что ферма Писле вместе со службами были куплены и оплачены мною вчера для гражданки Анны-Катрин Бийо и что ферма Писле вместе со службами переходит в полное ее владение.

Подпись: Де Лонпре,

мэр Виллер-Котре».

– Ради Бога, скажите мне, что все это значит, или я сойду с ума! – вскричала Катрин.

– Это значит, – отвечал Питу, – что благодаря тысяче пятистам пятидесяти луидорам, найденным мною третьего дня в старом кресле моей тетушки Анжелики, том самом, которое я разломал на дрова, чтобы вы согрелись, когда вернетесь с кладбища, земли и замок Бурсон не уйдут из семьи Шарни, а ферма и земли Писле будут принадлежать семейству Бийо.

И Питу подробно рассказал Катрин то, о чем мы уже поведали нашим читателям.

– И вы могли сжечь старое кресло, дорогой Питу, когда у вас была тысяча пятьсот пятьдесят луидоров?!