– Валяй! – кивнул сосед.

И вот он подцепил одного из швейцарцев своим шестом и потянул на себя.

– Клюет! – сообщил рыболов.

– Ну так и тяни потихоньку! – посоветовал другой Человек с шестом потихоньку потянул, и швейцарец перелетел из вестибюля во двор, как перелетает рыбка из реки на берег.

Это вызвало большое оживление и громкий смех.

– Еще! Давай тяни еще! – понеслось со всех сторон. Рыболов высмотрел другого швейцарца и подцепил его точно так же, как первого.

После второго он перенес во двор третьего, за третьим – четвертого, за четвертым – пятого.

Так он перетаскал бы весь полк, если бы вдруг не раздалась команда: «Целься!»

Видя, что опускаются ружья, точно и слаженно – так всегда действуют солдаты регулярных войск, – один ив наступавших, – а в подобных обстоятельствах, как правило, находится безумец, подающий сигнал к резне, – один из наступавших выстрелил из пистолета в ближайшее к нему окно дворца.

В то короткое мгновение, что отделяло команду «Целься!» от приказания «Огонь!», Питу понял, что сейчас произойдет.

– Ложись! – крикнул он своим людям. – Или вам конец!

И сам он первый бросился ничком на землю.

Однако прежде чем его совету успели последовать наступавшие, под сводами вестибюля раздалась команда «Огонь!», грянул выстрел, все заволокло дымом, и градом посыпались пули.

Плотная людская масса, – может быть, половина колонны повстанцев успела протолкаться во двор, – всколыхнулась, словно трава под порывом ветра, и, как подкошенная, покачнулась и повалилась на землю.

В живых осталось не более трети!

Уцелевшие бросились бежать и оказались под обстрелом двух линий обороны, а также засевших в примыкавших ко дворцу флигелях; и те и другие расстреливали бегущих в упор.

Стрелявшие могли бы перестрелять друг друга, если бы их не разделяла столь плотная людская завеса.

Завеса эта разорвалась на большие полотнища; четыреста человек остались лежать на мостовой, из которых триста были убиты наповал!

Сотня других, раненных более или менее тяжело, со стонами пыталась приподняться, вновь падала и тем сообщала этому полю мертвых еще более жуткий вид.

Потом мало-помалу все успокоилось, за исключением отдельных упрямцев, не желавших расставаться с жизнью, и все застыло в неподвижности.

Уцелевшие разбежались кто куда: они неслись по площади Карусели и далее – по набережной, другие – по улице Сент-Оноре, и все кричали: «Убивают! Нас убивают!»

Недалеко от Нового моста появились основные силы восставших.

Во главе войска два человека ехали верхом, а за ними поспешал третий, и хотя он шел пешком, казалось, он тоже руководил действиями повстанцев.

– Ax, господин Сантер! – закричали беглецы, узнав, благодаря огромному росту, в одном из всадников пивовара из Сент-Антуанского предместья, которому словно служил пьедесталом большущий конь фламандской породы.

– Сюда, господин Сантер! На помощь! Наших братьев убивают!

– Кто? – спросил Сантер.

– Швейцарцы! Они в нас стреляли, а мы-то ведь хотели договориться полюбовно!

Сантер обернулся к другому всаднику.

– Что вы на это скажете, сударь? – спросил он.

– Ах, черт побери! – воскликнул второй всадник с заметным немецким акцентом; это был невысокий светловолосый господин, подстриженный бобриком. – Кажется, есть у военных такая поговорка: «Солдат должен быть там, где стрельба и канонада». Поспешим же и мы туда, где стреляют.

– С вами был молодой офицер, – обратился к бегущим третий человек, шагавший вслед за всадниками пешком. – Что-то я его не вижу.

– Он упал первым, гражданин представитель, и это большое несчастье, ведь до чего храбрый был молодой человек!

– Да, это был храбрый молодой человек! – немного побледнев, кивнул тот, кого называли представителем. – Да, это был храбрый молодой человек. И отомстить за него мы должны жестоко! Вперед, господин Сантер.

– Я думаю, дорогой Бийо, – проговорил Сантер, – что в таком важном деле необходимо призвать на помощь не только мужество, но и опыт.

– Согласен.

– Вот я и предлагаю поручить общее командование гражданину Вестерману, ведь он – настоящий генерал и друг гражданина Дантона; я первый готов ему подчиниться, как рядовой солдат.

– Как хотите, – молвил Бийо, – лишь бы мы немедленно двинулись вперед.

– Вы принимаете командование, гражданин Вестерман? – спросил Сантер.

– Принимаю, – коротко ответил пруссак.

– В таком случае – командуйте!

– Вперед! – крикнул Вестерман.

И огромная колонна, остановившаяся было на несколько минут, снова двинулась в путь.

В ту минуту, как ее авангард выходил на площадь Карусели через калитки улицы Эшель и через набережную, дворцовые часы пробили одиннадцать.

Возвратившись во дворец, Редерер наткнулся на камердинера, разыскивавшего его по поручению королевы; Редерер и сам не прочь был с ней переговорить, понимая, что в эти мгновения именно она представляла во дворце истинную силу.

Он очень обрадовался, когда узнал, что она ждет его в укромном месте, где они могли бы поговорить с глазу на глаз и без помех.

Он поспешил подняться вслед за Вебером.

Королева сидела у камина, повернувшись к окну спиной.

Услыхав, как отворяется дверь, она торопливо обернулась.

– Ну что, сударь?.. – спросила она, не уточняя, что именно ей хотелось бы от него узнать.

– Королева изволила меня вызвать? – отозвался он.

– Да, сударь; вы – одно из первых должностных лиц в городе; ваше присутствие во дворце – надежная защита для монархии; вот почему я хочу у вас спросить, на что мы можем надеяться и чего нам следует опасаться.

– Надежды мало, ваше величество, а вот опасаться нужно всего!

– Значит, народ решительно наступает на дворец?

– Его авангард – на Карусели, он ведет переговоры со швейцарцами.

– Переговоры? Но я приказала швейцарцам отвечать на силу силой! Неужели они склонны к неповиновению?

– Нет, ваше величество; швейцарцы готовы умереть на своем посту.

– А мы – на нашем, сударь; так же, как швейцарцы – солдаты на службе у короля, короли – солдаты на службе у монархии.