-- Садись, малыш.

Том сел, подождал, пока не сел напротив Доминик.

-- Что случилось? -- задал вопрос Томас.

-- Многое,-- загадочно ответил Доминик.-- Страсти разгораются, черт подери! Меня здесь достают целый день.

-- Ну и какое отношение все это имеет ко мне?

-- Вот это я и собираюсь выяснить. Не будем, малыш, ходить вокруг да около. Кто-то здесь крадет деньги из кошельков наших членов. Какой-то смышленый парнишка. Он не берет все сразу, только понемногу, купюру у одного, купюру -- у другого. Эти заплывшие жиром скоты настолько богаты, что толком и не знают, сколько у них денег в карманах, и если кто-то из них хватится, что в кошельке недостает десятки или двадцатки, то не сильно расстроится, подумает, что либо обронил деньги, либо неверно сосчитал в последний раз. Но среди них есть один тип, который никогда не совершает ошибок. Этот подлец -- Грининг. Он утверждает, что из его ящика вчера, когда он разминался со мной, было украдено десять долларов, так вот он стал обзванивать всех своих друзей, членов нашего клуба, звонил им целый день, и вдруг все они в один голос завопили, что за несколько последних месяцев их здесь обобрали до нитки.

-- Понятно. Но все же, какое все это имеет отношение ко мне? -небрежно спросил Томас, хотя отлично знал, что это имеет прямое отношение к нему.

-- Грининг вычислил, что пропажи начались после твоего поступления к нам на работу.

-- Это большущее дерьмо,-- зло выпалил Томас. Грининг -- неприятный тип, с холодными глазами, которому около тридцати, работал в брокерской фирме и обычно боксировал с Домиником. Когда-то он выступал в среднем весе за какую-то школу на Западе и старался поддерживать прежнюю форму. На ринге во время боев с Домиником ни капли его не жалел. Он не давал ему покоя и всегда безжалостно заставлял его проводить с ним по три двухминутных раунда четыре раза в неделю. После боев с Гринингом Доминик, который не осмеливался отвечать партнеру сильными ударами, возвращался в кабинет ужасно измочаленным и весь в синяках.

-- Грининг, конечно, дерьмо, но дело сейчас не в этом,-- сказал Доминик.-- Сегодня днем он заставил меня обыскать твой ящик в раздевалке, и твое счастье, малыш, что у тебя в карманах не оказалось десятидолларовой банкноты. Но все равно он хочет вызвать полицию и арестовать тебя по подозрению в совершении краж.

-- Ну и что вы сказали ему на это?

-- Мне удалось спустить дело на тормозах,-- сказал Доминик.-- Сказал, что я сам поговорю с тобой.

-- Ну, вот вы говорите со мной. И что дальше?

-- Ты брал эти деньги?

-- Нет, не брал. Вы мне верите или нет?

-- Не знаю,-- устало пожал плечами Доминик.-- Но кто-то же их берет. В этом нет никаких сомнений.

-- В раздевалке целый день слоняется куча народа. Чарли, тот парень из бассейна, тренер по теннису, сами члены клуба, наконец, вы тоже...

-- Заткнись, малыш,-- оборвал его Доминик.-- Сейчас не время для шуток. Прибереги их для себя.

-- Почему же вы выбрали меня? -- спокойно спросил Томас.

-- Я же тебе сказал. Все началось, когда ты поступил к нам на работу. И теперь члены клуба требуют, чтобы мы повесили амбарные замки в раздевалке на все ящички. Боже! Что же это такое! Никто ничего здесь не закрывал вот уже сто лет. Они все так переполошились, словно на нас сейчас накатывает огромная волна преступности, самая большая со времен Джесси Джеймса1.

-- Ну что вы от меня-то хотите? Чтобы я ушел?

-- Не-ет,-- покачал головой Доминик.-- Просто будь поосторожнее. Постоянно находись в поле чьего-нибудь зрения.-- Он вздохнул.-- Может, все обойдется. Этот негодяй Грининг с его вшивыми десятью долларами... Пошли со мной.-- Он встал, потянулся.-- Поставлю тебе пива. Ну что за говенный день!

Том вошел в раздевалку. Вначале ему показалось, что в комнате никого нет. Его послали на почту с пакетом, и он был в обычной одежде. В это время проходил межклубный матч по сквошу, и все были наверху, болели за своих. В раздевалке не было никого, кроме одного из членов клуба по имени Синклер, который тоже входил в состав сборной, но пока еще участия в игре не принимал. Он уже переоделся и был готов в любую минуту вступить в игру. На нем был красивый белый свитер. Высокий, стройный молодой человек, получивший степень бакалавра по юриспруденции в Гарвардском университете. Его отец тоже был членом клуба. В их семье денег -- куры не клюют. Имена отца и сына часто мелькали на страницах газет. Младший Синклер работал в адвокатской конторе отца в городе. Томас однажды подслушал разговор пожилых членов клуба. Они говорили, что молодой Синклер -- блестящий адвокат и что он далеко пойдет.

Томас, неслышно ступая по полу на своих толстых резиновых подошвах, решил незаметно прокрасться к своему ящику. Молодой Синклер стоял перед открытым ящиком. Запустив руку в задний карман брюк, он ловко вытаскивал из него бумажник. Томас точно не знал, чей это ящик, но только не Синклера -он был в этом уверен. Ящик Синклера находился рядом с ящиком Томаса, через три ящика, на противоположной стороне раздевалки. Обычно веселое, розовое лицо Синклера побледнело, его прошиб пот.

На мгновение Томас заколебался, не зная что делать. Может, повернуться и поскорее уйти, чтобы его не заметил Синклер? Но тот, вытащив бумажник, поднял голову и увидел Томаса. Они уставились друг на друга. Теперь уже поздно отступать! Томас, подбежав к нему, схватил его за запястье. Синклер тяжело дышал, словно только что преодолел длинную дистанцию.

-- Советую положить бумажник на место, сэр,-- прошептал Томас.

-- Хорошо,-- безропотно согласился Синклер.-- Положу,-- тоже прошептал он в ответ.

Но Томас не выпускал его руку. Он лихорадочно думал. Если он выдаст Синклера, то его под любым предлогом наверняка прогонят с работы. Всем этим джентльменам будет не по себе, так как им ежедневно придется сталкиваться с незаметным служащим, который осмелился опозорить одного из их клана. Если же на него не донести... Томас тянул время.

-- Знаете, ли, сэр, ведь в кражах подозревают меня.

-- Простите.

Томас чувствовал, как он дрожит всем телом. Синклер не предпринимал никаких попыток вырваться из его жесткой хватки.

-- Вам придется выполнить три вещи,-- сказал Том.-- Во-первых, положить бумажник на место. Во-вторых, пообещать мне, что больше никогда не станете этим заниматься...