4* 4* 4*

Тупик казался особенно пустынным, быть может, оттого, что посреди мостовой восседал один-одинешенек безногий муж нашей Мокрицы. Он-то нам и крикнул:

-- Они все в клубе Фавье! Там, говорят, баталия идет! Мы уже повернули коня, a бельвильский калека все еще орал нам вслед:

-- Эй, голубки! Будьте добренькие, захватите меня с собой!..

-- Берем его, Марта?

-- B другой раз!

... Уже на улице слышен был яростный шум и возгласы: ' "ИзменаI"

B клубе Фавье, пожалуй, было еще теснее, чем на самом мосту Нейи. Ни за что бы мне не пробраться внутрь, если бы не Марта, от которой я старался не отстать, держась за край ee косынки.

Трибуной завладела Tpусеттка. Она возглашала, не помня себя от гнева:

-- A! Теперь взвыли, когда HOC разбит? Больно? Тем лучше! Вперед умнее будем. Теперь-то смекнули, зачем Коммуне нужно было, чтобы все там тайно обсуждалось! Чтобы версальцы, видите ли, чего-нибудь не пронюхали! Держи карман шире! Среди наших делегатов в кружевах небось найдется достаточно предателей, чтобы Тьеру все рассказать, и целиком, и в деталях! Так что секреты эти на самом деле для того нужны, чтобы мы, народ, мы, клубы, комитеты бдительности, чтобы мы, женщины, не могли туда сунуть HOC! Почему так, спросите? Потому что там запашок есть! -- Шумное одобрение.-- Они называют себя правительством народа, a сами народу не доверяют. Они говорят, что мы сами, дескать, их поставили! Это верно, поставили, да переставим, если будет нужно!

-- Браво! Не в бровь, a в глаз! Давай, Tpусеттка! Так их!

-- И будем переставлять до тех пор, пока они не будут такие, как нам надо! Мы умеем воспитывать своих ребят. Сумеем воспитать и своих избранников, хоть бы пришлось для этого задать им не одну взбучку и отвесить не одну оплеухy!

Рукоплескали так, что стены чуть не обрушились. Я же принюхивался, не потянет ли где табачком: Предка бы отыскать.

-- Что заслужили, то мы и получили, включая наших вождей. A мы, внучки "вязалыциц" и санкюлотов, как же мы могли так размякнуть? Дать себя так завлечь этой вороне в павлиньих перьях, этой телке, разукрашенной, словно ee на сельскохозяйственную выставку привели...

Я наклонился к Бландине Пливар:

-- О ком это она?

-- Да о Флурансе, a то о ком же еще!

-- Вы о нем не беспокойтесь! -- орала моя тетка.-- Пусть на нем и штаны и все что в штанах при нем, это

ему ничуть не помешает улепетывать от версальцев! Флуранс... Как бы не так, лучше его Флорансой звать!

Весь взмокший, захлебываясь от злости, клуб Фавье с мрачным упоением повторял: "Флоранса... Флоранса...*

Я крикнул во всю силу голоса:

-- Hy нет! Вы не имеете права!

Крик мой раздался в ту самую секунду, когда присутствующяе наконец-то перевели дух. Все головы повернулись в мою сторону: насмешливые и Vневные взгляды. Я услышал:

-- Ага! Миленок Флорансы!

-- Это его любимый писарек!

-- Флоран -- Флоранса!

Марта ухватилась за мои плечи, чтобы прибавить себе росту:

-- Не смейте трогать Флуранса!

Смех перешел в кудахтанье. Ho зала все же не осталась безразличной к нашему вмешательству, и теперь головы повернулись к трйбуне, откуда без промедления со снисходиtельностью, ядовито прозвучал ответ Tpусеттки:

-- A вам, мои любезные, все кажется распрекрасным, как в сказке, лишь бы вам позволили гарцевать на барской лошадке!

На этот раз одобрение выражалось уже ревом. На мгновение я даже испугался за себя и Марту. Еще одно слово, и клуб разорвет нас в клочки...

Теперь трибуной завладела Клеманс Фалль:

-- Поскольку все -- или почти все -- согласны, надо перейти к действиям, показать себя достойными великих предков времен Teppopa. Отечество в опасности, Революция тоже -- по вине этих негодных и вероломных вождей.

Зал замер, задержав дыхание.

-- Чего же мы ждем, гражданки? Почему не предаем их суду? Почему не покараем их? Что же, позволим им и впредь предавать нас? Все больше и больше? Мало вам, что ли? Они наших мужей подставляют под пули! Отцов наших детейl Что жвj чтобы расшевелить вас, версальцам надо, видно, войти в Бельвиль? A сейчас они небось уже в Ратуше!

-- Нет! -- раздался грозный голос. У входа произошло смятение.

-- Дайте дорогу! Дорогу!.. Это был Габриэль Ранвье.

-- Версальцев нет в Ратуше,-- добавил он, уже поднявшись на трибуну.-Они не вошли в Париж, и не так просто им это еделать, если вы будете слушаться своей головы, своего сердца, a не поддаваться всякому вздору.

Бледный говорил негромко, однако до ушей присутствующих доходило каждое его слово. Он стоял на подмостках, освещенный отблеском газовых рожков. С непокрытой головой. Полоска засохшей крови, тянувшаяся из-под волос, спускалась по правому виску и пропадала в бороде, что еще сильнее оттеняло бледность резко обозначенных скул. И с правой же стороны свисал с плеча оторванный эполет. Вспоротый рукав открывал до локтя рубашку.

Ранвье спокойно, как будто ничего не было сказано до его прихода, обрисовал в кратких словах военную ситуацию.

-- Да! Мы были застигнуты врасллох версальцами! Да! Мы были вынуждены отойти, но лишь затем, чтобы вернее завтра устремиться вперед!

На юге Дюваль, располагая всего двумя тысячами человек и девятью орудиями, стойко выдержал все атаки бригады и дивизии. Ему пришлось все же отступить в направлении Шатийонского плато, где он прочно удерживает редут.

На юго-западе национальные гвардейцы под командованием Ранвье и Эда подверглись жестокому натиску противника в Кламарском лесу. Они вступили в схватку с целой бригадой версальцев и героически оборонялись. Им удалось в полном порядке отступить под защиту двух фортов -- Исси и Ванва.

Продолжительный припадок кашля прервал ораторa. Клуб, за полчаса до того проклинавший на чем свет стоит членов Коммуны, особливо военных и, в частности, бельвильцев, теперь глядел в рот Ранвье. Зала не просто слушала со вниманием, были в ee coсредоточенности доверие, симпатия, верa.

Ho вот Габриэль отнял болыпой клетчатый платок от своего бескровного, как y призрака, лица и, не спеша, внимательно осмотрев его, аккуратно сложил.

Наконец на западном направлении две колонны неожиданно попали под бомбардировку из Мон-Валерьенского форта, который вследствие неверных данных считался в нашем расположении или по меньшей мере ней

тральным. Колонна Бержере в беспорядке отступила к заставе Майо. Зато генерал Флуранс отказался повернуть назад. Никакие увещевания не помогли. Тогда лейтенант Гюбо -- из 59-го батальона V легиона -- решился действовать силой и, подойя к Флурансу, схватил поводья генеральского коня. Ho все было напрасно. О Флурансе нет никаких вестей. Ни один из посланных к нему из Ратуши гонцов не вернулся.

-- Вот, граждане. Национальные гвардейцы спасли Париж и Коммуну. Таково положение на нынешнийдень и час. Если выхотите знать, как действительно мqжно содействовать победе Коммуны, отправляйтесь завтра утром к мэрии XX округа. A теперь, граждане, я должен покинуть вас и возвратиться в Ратушу. Еще одно слово... Так сказать, в своем кругу...

От припадков кашля открылась рана. К бороде потянулась еще одна блестящая струйка.

-- Граждане моего предместья, я возвращаюсь из Кламарских лесов, где долгие часы дрался, как дикий зверь. Я должен собрать беглецов, д о быть подкрепление для Дюваля, боевые припасы для Эда, a тут приходят и говорят: "Прыгай, Ранвье, на своего коня и скачи, бросив все дела, твой Бельвиль в настоящий момент дерьмом исходит!* Если вы полагаете, что меня это очень обрадовало, вы ошибаетесь! Привет и братство! Да здравствует Коммуна!

Бледный вышел. Беспрепятственно. Дорога к выходу перед ним пролегла сама собой, меж тем толпа, плотно сжавшись, пела Maрсельезу, но совсем тихо, почти благоговейно, как молитву.

На пороге клуба мы наткнулись на Предка. B записке Флуранса стояло только: "Бенуа, поберегите ребят. Они будущие свидетели*.