И отец Кабочини вытащил из портфеля письмо за тремя печатями. Прежде чем подать его Родену, он почтительно поцеловал письмо, что сделал и Роден, прежде чем стал его не без тревоги распечатывать.
На лице иезуита нельзя было заметить, какое впечатление произвело на него чтение этой бумаги; видно было только, что жилы на висках у него усиленно забились; по этому можно было судить о волнении преподобного отца. Однако он совершенно хладнокровно положил письмо в карман и проговорил, обращаясь к отцу Кабочини:
- Да будет по воле его святейшества отца-генерала.
- Итак, отец мой, - с новым преувеличенным восторгом воскликнул отец Кабочини, - итак, я буду вашей тенью, вашим вторым я! Я буду иметь счастье не расставаться с вами ни днем, ни ночью; словом, мне оказана милость быть вашим _социусом_! Милость великая, нежданная и за которую я бесконечно благодарен отцу-генералу!
"Ловко сыграно! - подумал отец Роден. - Ну, да ведь меня врасплох не захватишь... а кривые бывают королями только в царстве слепых..."
Вечером того дня, когда эта сцена происходила между иезуитом и его новым _социусом_, Нини Мельница, получив от Родена приказания в присутствии отца Кабочини, отправился к госпоже Сент-Коломб.
58. ГОСПОЖА ДЕ ЛА СЕНТ-КОЛОМБ
Госпожа де ла Сент-Коломб, осматривавшая в начале этого рассказа замок Кардовилль с намерением его купить, разбогатела благодаря тому, что со времени вступления союзников в Париж содержала в деревянных галереях Пале-Рояля модный магазин, отличавшийся тем, что его многочисленные работницы были гораздо свежее и красивее шляп, которые они изготовляли.
Трудно точно обозначить источник богатства этой особы, но преподобные отцы иезуиты, равнодушные к его происхождению, лишь бы только можно было захватить самое богатство - ad majorem Dei gloriam, имели на нее серьезные виды. Следуя своей обычной системе, они относились легко и снисходительно к былым _грешкам_ грубой, пошлой женщины, но пугали ее, что если на склоне лет она не постарается искупить щедрыми дарами эти грешки, то они достигнут размеров смертного греха, и ей не миновать встречи с дьяволом, его рогами, вилами и вечным пламенем. Однако в том случае, если эти грешки были бы преодолены и это сопровождалось бы щедрым даром для ордена, почтенные отцы объявляли себя достаточно могущественными, чтобы отослать Люцифера к его котлам, и гарантировали госпоже де ла Сент-Коломб - все также благодаря движимым, и недвижимым ценностям - теплое местечко среди избранных. Однако, несмотря на обычную ловкость иезуитов, ее обращение оказывалось делом нелегким. Она часто возвращалась к страстным увлечениям юных лет, да и происки Нини Мельницы, не на шутку рассчитывавшего жениться на этой женщине и захватить ее состояние, препятствовали планам святых отцов.
Итак, духовный писатель направился посланником от Родена к госпоже де ла Сент-Коломб; эта особа занимала квартиру во втором этаже на улице Ришелье, потому что, несмотря на слабые попытки к исправлению и уединенной жизни, она бесконечно любила оглушительный шум и веселье бойких улиц. Квартира ее была роскошно меблирована, но отличалась беспорядком, хотя - а может, именно по этой причине - госпожа де ла Сент-Коломб держала трех слуг, с которыми она проводила дни или в необыкновенно приятельских отношениях, или в яростной брани и ссорах.
Мы проведем читателя в святилище, где эта особа вела секретный разговор с Нини Мельницей. Неофитка, являвшаяся предметом честолюбивых стремлений преподобных отцов, восседала на диване красного дерева, обитом пунцовым штофом. На коленях у нее помещались две кошки, у ног сидел пудель, а по спинке дивана разгуливал старый серый попугай. На окне пищала его зеленая подруга; попугай не кричал, но время от времени вмешивался в разговор, произнося непристойные ругательства и словечки, уместные для тех злачных мест, где он, видимо, воспитывался. В заключение следует сказать, что закадычный друг госпожи де ла Сент-Коломб получил от хозяйки, до ее обращения, малоутешительное воспитание и был окрещен неким неприличным именем, которое госпожа де ла Сент-Коломб, отказавшись от своих ранних заблуждений, переменила на скромное имя _Барнабе_.
Хозяйка этих милых животных, толстая женщина лет пятидесяти, со значительной растительностью на подбородке, с мужественным голосом, с широким и красным лицом, вырядилась, несмотря на конец мая месяца, в лиловое бархатное платье и оранжевый тюрбан; на всех пальцах ее были кольца, и она украсила себя еще бриллиантовой фероньерой.
Нини Мельница был весь в черном и старался своим костюмом и набожной, умильной физиономией казаться достойным искателем руки зрелой красавицы и одержать в ее мнении победу над ее новым духовником, аббатом Корбине. Впрочем, теперь он заботился больше всего о том, чтобы удачно выполнить поручение Родена, которому последний сумел придать совершенно приличную видимость и почтенная цель которого вполне оправдывала немножко рискованное средство.
- Итак, - продолжал Нини Мельница начатый разговор, - ей двадцать лет?
- Не больше, - отвечала госпожа де ла Сент-Коломб, видимо, сгорая от любопытства. - А все-таки потешную штуку вы затеяли, толстый биби! (Мы знаем, что почтенная особа была знакома довольно коротко с духовным писателем и позволяла себе с ним нежную фамильярность.)
- Потешную? О нет! Это слово не годится, моя дорогая, - лицемерно говорил Нини Мельница. - Трогательную... интересную, хотите вы сказать... потому что, если вы сегодня или завтра найдете эту особу...
- Черт возьми! Сегодня или завтра, сыночек! - воскликнула госпожа де ла Сент-Коломб. - Как вы торопитесь! Да ведь я уж о ней больше года ничего не слыхала!.. Ах, нет, впрочем! Антония месяц тому назад говорила мне, где она находится!..
- Нельзя ли найти ее с помощью того средства, о котором вы сперва подумали?
- Да... мой толстый биби! Только до чего неприятно впутываться в эти дела... когда потеряешь к ним привычку!
- Как, красавица моя! Вы, такая добрая... так заботящаяся о спасении души... и останавливаетесь перед маленькой неприятностью, когда дело идет о таком примерном поступке, чтобы вырвать несчастную из когтей сатаны?