Последний после нескольких минут молчания подошел к кровати, снял с нее простыню, смерил ее длину и ширину и, обратясь к Горбунье, сказал:
- Ножницы!..
- Но... господин Дагобер...
- Ножницы, милая... - ласково, но повелительно промолвил Дагобер.
Швея вынула ножницы из рабочей корзины Франсуазы и подала их солдату.
- Теперь подержите за тот конец... только покрепче натяните...
Через несколько минут простыня была разрезана в длину на четыре полосы, и Дагобер принялся их скручивать как веревки, причем связывал вместе концы, так что из этих отрезков скоро образовалась крепкая веревка, по крайней мере в двадцать футов. Но этого было мало; старик снова стал искать чего-то по комнате.
- Крючок бы мне надо теперь... - шептал он сквозь зубы.
Совершенно перепуганная Горбунья, которая не могла больше сомневаться в целях Дагобера, робко ему заметила:
- Но... Агриколь еще не вернулся... может быть, он придет с хорошими известиями... Недаром его нет так долго!
- Да, - с горечью проворчал солдат, отыскивая глазами предмет, которого ему недоставало, - с хорошими... должно быть, вроде моих... - И он прибавил: - А мне все-таки очень нужно достать толстый железный крюк... Осматривая все углы, Дагобер заметил один из толстых мешков, какие шила Франсуаза. Он взял его, открыл и крикнул Горбунье:
- Ну-ка, милая... кладите сюда веревку и железный брус... будет удобнее нести... туда...
- Великий Боже! - воскликнула Горбунья, повинуясь Дагоберу. - Неужели вы уйдете, не дождавшись Агриколя... а вдруг ему удалось...
- Успокойтесь, милая... я подожду сына... я должен идти не раньше десяти часов... время есть.
- Увы!.. значит, вы потеряли всякую надежду?..
- Нисколько... надежды у меня большие... только на себя одного...
Затем он закрутил мешок веревкой и положил его рядом с пистолетами.
- Но вы все-таки дождетесь Агриколя, господин Дагобер?
- Да... если он придет к десяти часам...
- Так вы окончательно решились...
- Окончательно... Однако, если бы я верил в недобрые _предзнаменования_...
- Иногда приметы не обманывают! - сказала Горбунья, не зная, чем бы удержать солдата.
- Да, - продолжал Дагобер, - кумушки это утверждают... однако, хотя я и не кумушка, а и у меня давеча сердце сжалось... Конечно, я принял, вероятно, гнев за предчувствие... когда увидал...
- А что вы увидали?
- Я могу вам это рассказать, милая девушка... Это поможет нам скоротать время... уж очень медленно оно тянется... Что?.. никак пробило половину?..
- Да, теперь половина девятого.
- Еще полтора часа, - глухим голосом произнес старик; затем он прибавил: - Так вот что я видел... Проходя по какой-то улице, не знаю какой уж, я заметил громадную красную афишу, на которой была нарисована черная пантера, пожирающая белую лошадь... У меня просто кровь в жилах свернулась, когда я это увидал. Надо вам сказать, что у меня была белая лошадь, которую загрызла черная пантера... Эта лошадь была товарищем Угрюма... Звали ее Весельчак...
При этом знакомом имени Угрюм, лежавший у ног Горбуньи, внезапно поднял голову и взглянул на Дагобера.
- Видите... у животных есть память: он до сих пор помнит... Так ты помнишь Весельчака?
И старик тяжко вздохнул при этом воспоминании. Угрюм ласково замахал хвостом и легонько залаял, как бы желая подтвердить, что не забыл старого доброго товарища.
- Действительно, - заметила Горбунья, - грустно вспоминать прошлое при виде подобного зрелища...
- Это еще что... слушайте, что было дальше. Подошел я к афише и читаю: "Прибывший из Германии укротитель Морок показывает укрощенных им зверей и в том числе льва, тигра и черную пантеру _Смерть_".
- Какое страшное имя!
- А еще страшнее, что эта-то самая Смерть и загрызла моего Весельчака четыре месяца тому назад около Лейпцига.
- Боже мой! это действительно ужасно, господин Дагобер.
- Это еще не все... - мрачнел и мрачнел солдат, продолжая свой рассказ. - Благодаря именно этому Мороку нас с девочками засадили в тюрьму в Лейпциге!
- И этот злодей здесь, в Париже! Он, верно, испытывает к вам недобрые чувства! - сказала Горбунья. - Вы правы, месье Дагобер... надо быть осторожным... это очень дурное предзнаменование!
- Дурное для этого мерзавца... если я его повстречаю... да!.. - сказал Дагобер глухим голосом. - Нам надо с ним свести старые счеты...
- Господин Дагобер! - воскликнула Горбунья, прислушиваясь. - Кто-то бежит по лестнице... это Агриколь!.. Я уверена, что он спешит с хорошими вестями...
- Отлично... Агриколь - кузнец, значит, он и добудет мне крюк... проговорил солдат, не отвечая Горбунье.
Через несколько минут в комнату вошел Агриколь, но с первого же взгляда на его унылое лицо Горбунья поняла, что надежды ее не сбылись...
- Ну? - спросил Дагобер таким тоном, который ясно показывал, как мало солдат надеялся на успех. - Что нового?
- Ах, батюшка! Просто хоть головой об стену! С ума сойти можно! - с гневом воскликнул кузнец.
Дагобер повернулся к Горбунье и сказал:
- Видите, бедняжка... я был в этом уверен!
- Но вы, батюшка? Видели графа де Монброн?
- Граф три дня тому назад уехал в Лотарингию... вот мои хорошие вести! - с горькой иронией сказал солдат. - Теперь рассказывай свои... Я должен хорошенько убедиться в том, что ваше прославленное правосудие, обязанное защищать честных людей, иногда оставляет их на милость мерзавцев... Да... я должен в этом убедиться... а потом мне нужен крюк... и я надеюсь, что ты мне поможешь.
- Что ты хочешь сказать, батюшка?
- Рассказывай сперва, что ты сделал... у нас время есть... еще только половина девятого... Ну, куда же ты пошел, когда мы расстались?
- К комиссару, которому вы уже сделали заявление.
- Что же он тебе сказал?
- Выслушав меня очень любезно, он заявил, что девушки находятся в очень почтенном месте... в монастыре... значит, нет никакой нужды торопиться их брать оттуда... что, кроме этого, комиссар не имеет никакого права врываться в святое убежище, основываясь только на ваших словах, а что завтра он донесет кому следует, и дальше потом все пойдет по порядку.
- Видите... потом... все отсрочки! - сказал Дагобер.
- "Но, месье, - отвечал я ему, - необходимо, чтобы девушки были освобождены сегодня же; если они не явятся завтра на улицу св.Франциска, то они понесут неисчислимый убыток! - Очень жаль, - сказал комиссар, - но я не могу, основываясь на ваших с отцом словах, идти в разрез с законом. Я не мог бы этого сделать даже по просьбе семьи молодых особ, а ваш отец им даже не родня. Правосудие не вершится быстро, и надо подчиняться некоторым формальностям!"