Агриколь и Горбунья, глубоко тронутые его немым отчаянием, обменялись взглядом. Кузнец сел на скамью рядом с отцом и сказал ему:
- Послушай, батюшка, успокойся немножко, подумай о том, что тебе сказала Горбунья. Ведь если ты снесешь это кольцо к графу, то он, благодаря своему влиянию, освободит девушек завтра же... самое позднее послезавтра...
- Гром и молния! Да что вы меня с ума свести хотите? - закричал Дагобер и, вскочив со скамьи, таким отчаянным, диким взором посмотрел на Агриколя и на Горбунью, что те невольно отступили в изумлении и страхе. - Простите меня, дети, - прибавил Дагобер после долгого молчания, - я напрасно погорячился... виноват... вы ведь меня не понимаете... Трудно нам сговориться... Вы совершенно правы, но и я прав также! Послушайте меня, вы люди честные и хорошие... я вам доверю свою тайну... Знаете ли, зачем я привез этих детей из Сибири? Затем, чтобы завтра они могли быть утром в улице св.Франциска... Если они там не будут, значит, я изменил последней воле их умирающей матери.
- Это улица св.Франциска, дом N_3? - прервал отца Агриколь.
- Да... но ты-то откуда знаешь об этом?
- Все это написано на бронзовой медали?
- Да!.. - с возрастающим удивлением воскликнул Дагобер. - Кто это тебе сказал?
- Батюшка, подожди минутку... - отвечал Агриколь, - дай мне подумать... Я, кажется, догадываюсь... да... Так ты говоришь, Горбунья, мадемуазель де Кардовилль нисколько не помешана?..
- Нет... Ее удерживают силой в этом доме, не позволяя ни с кем видеться... Она сказала, что и она и дочери маршала Симона - жертвы одной и той же грязной интриги.
- Сомнений больше нет! - воскликнул кузнец. - Теперь я все понимаю: мадемуазель де Кардовилль, как и девицы Симон, имеет такую же важную причину быть завтра на улице св.Франциска... а она, может быть, об этом и не знает!
- Как так?
- Еще одно слово, милая Горбунья... Мадемуазель де Кардовилль тебе не говорила, что ей очень нужно быть на свободе завтра утром?
- Нет... Давая мне кольцо для графа де Монброн, она сказала: "Благодаря этому мы будем свободны завтра или послезавтра..."
- Да объясни же, в чем дело! - с нетерпением сказал Дагобер сыну.
- Когда ты пришел сегодня за мной в тюрьму, батюшка, я тебе сказал, что должен выполнить священный долг и потом уже приду к тебе...
- Так, так... а я, со своей стороны, пошел попытаться еще предпринять кое-что; я потом расскажу вам, в чем дело.
- Я тотчас же побежал к мадемуазель де Кардовилль. Отворивший мне лакей сообщил, что с барышней случился припадок умопомешательства... Можете себе представить, как я был поражен... Я спросил, где она. Ответили, что не знают. Нельзя ли, говорю, увидеть кого-нибудь из членов ее семьи? Но так как моя одежда, вероятно, не внушала большого доверия, мне ответили, что никого нет дома. Я просто пришел в отчаяние... но потом подумал, что если она больна, то ее доктор должен знать, где она, и нельзя ли ее увидеть... Вместо родных я решил поговорить с доктором: они часто являются лучшими, друзьями... Я спрашиваю у лакея, не может ли он указать мне имя доктора мадемуазель де Кардовилль. Мне охотно сообщают, что это доктор Балейнье, улица Тарани, 12. Побежал туда - он вышел. Но мне говорят, что около пяти часов я его наверняка застану в больнице: больница здесь, рядом с монастырем... вот почему мы с вами и встретились.
- Но медаль, медаль где ты видел? - с нетерпением допрашивал Дагобер.
- Да вот о ней и о других важных открытиях я и хотел поговорить с мадемуазель де Кардовилль, как я писал Горбунье.
- Что же это за открытия?
- Видите ли, батюшка, на другой день после вашего приезда я отправился к мадемуазель де Кардовилль просить о залоге. За мной уже следили. Узнав об этом от своей служанки, мадемуазель де Кардовилль пожелала меня скрыть от полиции и спрятала в тайник, устроенный в стене павильона. Этот тайник был не что иное, как небольшой чулан, и свет туда проникал через трубу, как в камин. Через несколько минут я там осмотрелся и стал различать все очень ясно. От нечего делать я разглядывал все, что меня окружало. Стены были покрыты деревянными панелями, а входная дверь состояла из панно, которое передвигалось при помощи противовеса и прекрасно слаженной системы зубчатых колес. Меня очень заинтересовало это устройство, и я с любопытством кузнеца, несмотря на свои опасения, стал разглядывать все эти фальцы и пружины, как вдруг маленькая медная пуговка, значение которой я не мог понять, привлекла мое особенное внимание. Дергал я ее, дергал, двигал во все стороны, - ничто не действовало. Тогда я подумал: "Верно, эта пуговка относится к другому механизму; дай-ка я ее попробую нажать". Только что я нажал ее довольно сильно, послышался легкий скрип, и над самым входом в тайник из стены выдвинулась какая-то полочка, как в секретере. Полочка была с бортами, вроде ящика, но так как я нажал пуговку, видимо, слишком сильно, то от этого толчка из ящика вылетела на пол маленькая бронзовая медаль на бронзовой цепочке.
- И на этой медали был адрес: улица св.Франциска? - воскликнул Дагобер.
- Да, батюшка. Вместе с медалью на пол упал большой запечатанный конверт. Поднимая его, я невольно увидал написанный крупными буквами адрес: "Мадемуазель Де Кардовилль. Как только она получит, пусть сейчас же прочтет". Затем две буквы "Р. и К.", росчерк и число "12 ноября 1830 г. Париж". На печати тоже буквы "Р. и К." и над ними корона.
- Печати были не сломаны? - спросила Горбунья.
- Совершенно нет.
- Значит, несомненно, что мадемуазель де Кардовилль не знала о существовании пакета, - заметила Горбунья.
- Я так и подумал, потому что, несмотря на надпись, сделанную два года тому назад, печати остались целы.
- Очевидно так, - сказал Дагобер. - Что же ты сделал?
- Я снова все уложил в потайной ящик и решил уведомить мадемуазель де Кардовилль. Но через несколько минут меня нашли, арестовали, и я больше не видал своей покровительницы. Я только успел шепнуть одной из ее служанок несколько слов, которые могли бы навести на мысль о моей находке мадемуазель де Кардовилль... Затем, как только стало возможно, я написал нашей доброй Горбунье, чтобы она сходила к мадемуазель Адриенне на Вавилонскую улицу...