Солдат не скрывал своего бурного нетерпения и, как только они повернули за угол, обратился к Горбунье:
- Ну, говорите же... объясните, в чем дело: вы видите, я как на горячих угольях!
- Дом, где заперты дочери маршала Симона, - монастырь, месье Дагобер.
- Монастырь! - воскликнул солдат. - Так и следовало думать... Ну и что! Я и в монастырь за ними пойду... как и повсюду... Попытка не пытка!
- Но, господин Дагобер, девочек там держат против их и вашего желания... и вам их не отдадут!
- Мне не отдадут?.. А вот, черт возьми, мы посмотрим!.. - и он сделал шаг по направлению к улице.
- Батюшка! - сказал Агриколь, удерживая его. - Минутку терпения... Выслушай Горбунью!
- Нечего мне слушать! Как?.. Мои дети тут... в двух шагах от меня... я об этом знаю и не заполучу их во что бы то ни стало тотчас же?! Ого, черт возьми!.. Это было бы интересно!.. Пустите меня!..
- Господин Дагобер! Умоляю вас! - просила Горбунья, овладев другой его рукой, - выслушайте меня... Есть другой способ вернуть бедных сирот без насилия: мадемуазель де Кардовилль особенно настаивала на том, что насилие может погубить все...
- Если есть возможность действовать иначе... отлично... но только говорите скорее, каким же способом надо действовать?
- Вот кольцо мадемуазель де Кардовилль...
- Что это за мадемуазель де Кардовилль?
- Это, батюшка, та самая великодушная барышня, которая хотела внести за меня залог и которой я должен сообщить нечто очень важное...
- Ну ладно, ладно, потолкуем об этом после. Что означает это кольцо?
- Вы его возьмете и отправитесь сейчас на Вандомскую площадь, в дом N_7, к графу де Монброн. Это очень влиятельный человек и старый друг мадемуазель де Кардовилль. Это кольцо докажет, что вы пришли к нему от ее имени. Вы скажете графу, что мадемуазель де Кардовилль задерживают в больнице рядом с этим монастырем, выдавая ее за помешанную, а в монастыре силой держат дочерей маршала Симона...
- Ну а дальше, дальше?
- Дальше, граф предпримет необходимые шаги перед высокопоставленными особами об освобождении дочерей маршала, и, может быть, завтра или послезавтра...
- Завтра или послезавтра! - воскликнул Дагобер. - Да еще может быть!!! Мне необходимо их освободить сегодня же... сейчас... а то послезавтра! И еще: может быть!.. Нечего сказать, вовремя!.. Спасибо, милая Горбунья, но возьмите ваше колечко... я предпочитаю действовать сам... Подожди меня здесь, сынок...
- Батюшка! что ты затеваешь? - воскликнул Агриколь, стараясь удержать старика. - Вспомни, ведь это монастырь, слышишь: монастырь!
- Ты, брат, ничего еще не понимаешь, призывник еще. А я знаю, как надо действовать в монастырях. В Испании научился, небось сто раз проделывал... Вот как будет дело: я постучусь, мне ответит сестра-привратница, спросит, что мне надо, я ей отвечу, конечно; она попытается меня остановить, я не послушаюсь; пройду, начну кричать во все горло девочек, побегу по всем этажам.
- А монахини-то, месье Дагобер, монахини! - говорила Горбунья, стараясь удержать старика.
- Монахини побегут за мной следом, будут кричать, точно галчата, выкинутые из гнезда, - дело мне знакомое! В Севилье я таким образом освободил одну андалузку, которую силой держали в монастыре. Пусть их кричат, я мешать не стану! И так я обегу весь монастырь, призывая Розу и Бланш... Они меня услышат... откликнутся... Если они заперты, я беру первое, что под руку попадется, и выламываю дверь.
- А монахини... монахини, господин Дагобер!
- Монахини с их криками не помешают мне выломать дверь, обнять моих девочек и удрать с ними... Если запрут ворота, - мы их выломаем! Итак, прибавил старик, освобождаясь из рук Горбуньи, - подождите меня здесь... через десять минут я вернусь... А ты сходи за каретой, Агриколь.
Более спокойный, чем отец, и более сведущий в уголовных законах, Агриколь перепугался того, к чему может привести необычайный способ действий солдата. Он бросился вперед, снова остановил его и воскликнул:
- Умоляю тебя, выслушай еще хоть одно слово.
- Эх, черт! Ну, говори скорее!
- Если ты ворвешься в монастырь силой, все пропало!
- Это почему?
- Во-первых, господин Дагобер, - сказала Горбунья, - в монастыре есть и мужчины. Я сейчас видела привратника, заряжавшего ружье, а садовник рассказывал об отточенной косе и о ночном карауле...
- А плевать мне и на ружье, и на косу!
- Ну хорошо, батюшка. Послушай же хоть минутку, что я тебе скажу: ты постучишь в ворота, привратник отопрет и спросит, что тебе надо. Так?
- Я скажу, что хочу поговорить с настоятельницей... и войду в монастырь.
- Кроме ворот, внутри есть еще запертая дверь, - уговаривала Горбунья. - В ней сделано окошечко, и, прежде чем отворить, монахиня вас оглядит и до той поры не впустит, пока вы не скажете, зачем пришли.
- Я и ей скажу: хочу видеть настоятельницу.
- Тогда, батюшка, так как ты не обычный гость в монастыре, пойдут доложить о тебе самой настоятельнице.
- Ну, дальше?
- А дальше придет она.
- А потом?
- А потом спросит: что вам надо, господин Дагобер?
- Что мне надо... черт побери... моих девочек мне надо!..
- Еще минутку терпения, батюшка!.. Ты, конечно, не сомневаешься, что если принято столь много предосторожностей, когда их увозили, то их хотят задержать в монастыре как против их воли, так и против твоей!
- Я не только не сомневаюсь, но я в этом уверен... недаром же одурачили мою бедную жену.
- Ну, так настоятельница тебе и ответит, что она не понимает, о чем ты говоришь, и что девиц Симон в монастыре нет и не бывало.
- А я ей скажу, что они там... у меня есть свидетели: Горбунья и Угрюм!
- Настоятельница тебе скажет, что она тебя не знает и не желает вступать в объяснения... да и захлопнет окошко.
- Тогда я выломаю дверь... видишь, без этого, значит, обойтись нельзя... Пусти же меня!
- При таком шуме привратник сбегает за полицией, и тебя для начала арестуют.
- А что станется тогда с вашими бедными девочками, господин Дагобер? сказала Горбунья.
У старого воина было слишком много рассудка, чтобы не понять справедливости доводов сына и Горбуньи. Но он знал также, что необходимо было, чтобы девушки были освобождены до завтрашнего дня. Выбор этот был ужасен. Голова Дагобера горела, он упал на каменную скамью, сжимая в отчаянии голову, и, казалось, изнемогал под гнетом неумолимого рока.