- Отец мой, - сказал после минутного молчания маршал. - Кто сделал меня тем, чем я стал? кто дал мне титул герцога и маршальский жезл?
- Наполеон...
- Я знаю, что в ваших глазах, сурового республиканца, он потерял всякий авторитет, когда первый гражданин Республики стал императором...
- Я проклял его слабость, - грустно отвечал дядюшка Симон. - Из полубога он превратился в человека!
- Но для меня, батюшка, для солдата, постоянно бившегося рядом с ним, на его глазах, для меня, которого он поднял из низших чинов армии до самых высших, для меня он был более чем герой!.. Он был мне другом... Моя признательность равнялась моему обожанию. Когда его сослали... я умолял, чтобы мне позволили разделить его ссылку... мне отказали в этой милости... Тогда я составил заговор. Я поднял шпагу на тех, кто лишил его сына короны, дарованной ему Францией...
- И в твоем положении ты хорошо поступил... Я понял твою признательность, не разделяя твоего восторга... Ты помнишь, я одобрил и планы о ссылке, и заговор, и все...
- Ну... а теперь, лишенный трона ребенок, во имя которого семнадцать лет тому назад я затеял заговор... может сам взять в руки шпагу своего отца!..
- Наполеон II! - воскликнул старик с удивлением и крайней тревогой. Римский король!
- Король! нет он больше не король!.. Наполеон!.. его не зовут больше Наполеоном! Ему дали какое-то австрийское имя... так как его имя их пугало!.. Они всего ведь боятся. И знаете, что они делают с ним... с сыном императора? - в скорбном волнении выкрикнул маршал. - Они его мучают... убивают медленной смертью...
- Кто тебе это сказал?
- О! некто, знающий правду... истинную правду! Да... сын императора изо всех сил борется против преждевременной смерти... Он ждет, обратив взоры к Франции... ждет... ждет... и никто не появляется... да... никто! Никто из тех, кого извлек его отец из ничтожества, никто не подумает об этом святом юноше... который задыхается и гибнет!
- А ты... ты о нем думаешь?..
- Да... но прежде я старался о нем все узнать... Конечно, я черпал сведения не из одного источника... Мне надо было узнать об ужасной судьбе этого ребенка... ребенка, которому я также присягал... потому что однажды император, гордый и нежный отец, указывая мне на младенца в колыбели, сказал: "Мой старый друг, ты будешь для него тем же, чем был для отца... Кто любит нас... тот любит нашу Францию".
- Да... да... я помню... ты не раз повторял эти слова... и я был тронут, как и ты!
- Ну, а что, батюшка, если, зная о страданиях императорского сына, очевидные доказательства были мне представлены раньше, - я видел письмо высокопоставленной особы при венском дворе, где предлагалось человеку, верному памяти императора, войти в сношения с королем Римским... и даже похитить его у палачей!
- Ну, а потом? - спросил рабочий, пристально глядя на сына. - Потом, когда Наполеон II будет освобожден?
- Потом!! - воскликнул маршал, стараясь сдерживаться. - Позвольте, батюшка! Неужели вы думаете, что Франция останется равнодушной к унижению?.. Неужели вы думаете, что память об императоре умерла? Нет, нет. Именно в эти дни вашего унижения к его священному имени взывают... пока совсем тихо... Что же случится, если юноша, носящий это славное имя, появится у границы? Неужели вы думаете, что сердце всей Франции не забьется для него разом?
- Заговор против теперешнего правительства с именем Наполеона II на знамени? - продолжал серьезно рабочий. - Это дело не шуточное...
- Я говорил вам, отец мой, что я очень несчастлив... Судите сами! воскликнул маршал. - Не только я спрашиваю себя, могу ли я покинуть своих детей и вас, чтобы броситься в превратности столь опасного предприятия, но я еще не знаю, имею ли я право идти против нынешнего правительства... которое, возвращая мне титул и чин, хотя не осыпает меня лично милостями... но все-таки оказалось справедливым? Что должен я делать? Покинуть все, что я люблю, или остаться равнодушным к страданиям сына императора, которому я обязан всем... и которому, как и его ребенку, клялся в вечной верности? Должен ли я устраивать заговор или должен упустить единственный, может быть, шанс спасти его? Скажите мне, не преувеличиваю ли я свой долг перед памятью об императоре?.. Скажите, батюшка... и решите; целую бессонную ночь бился я над решением этой задачи... меня брало то одно сомнение, то другое!.. Вы один, отец... повторяю вам, один можете меня направить!
Подумав немного, старик уже приготовился ответить сыну, как вдруг человек, промчавшийся через сад, вбежал в комнату совершенно вне себя. Это был молодой рабочий Оливье, которому удалось спастись из кабака, где собрались _волки_.
- Господин Симон... господин Симон! - кричал он бледный, задыхаясь. Вот они... идут... они сейчас нападут на фабрику...
- Кто они? - вскочив с места, спросил старик.
- _Волки_. Несколько каменоломов и каменотесов, к которым дорогой пристало множество бродяг и пьяниц из округи... Слышите... вот они кричат: "_Смерть пожирателям!_"
Действительно, крики раздавались все яснее и яснее.
- Это шум, что я слышал раньше! - сказал маршал, вставая, в свою очередь.
- Их больше двухсот человек, господин Симон, - говорил Оливье. - Они вооружены камнями и палками... а к несчастью, большинство наших рабочих в Париже. Нас здесь не больше сорока человек. А вот уже женщины и дети скрываются в комнатах с криками ужаса. Слышите?
Потолок дрожал от беготни наверху.
- Разве это нападение серьезно? - спросил маршал у встревоженного отца.
- Весьма серьезно, - отвечал старик. - Эти стычки между компаньонами всегда ужасны, а тут еще с некоторого времени стараются настроить людей из округи против фабрики.
- Если вас меньше, чем нападающих, - сказал маршал, - то прежде всего надо забаррикадировать все входы... а затем...
Кончить ему не удалось. Страшный взрыв бешеных криков потряс стекла в окнах и раздался так близко, что маршал, его отец и молодой рабочий разом бросились в сад, отделенный от полей довольно высокой стеной.
Вдруг яростные крики усилились и из-за стены посыпался в окна град камней и крупных булыжников, которые, разбив несколько стекол второго этажа, рикошетом обрушились на маршала и его отца.