Зачем горели печи Освенцима44? 5.
Пока я говорю в микрофон, пока крутятся бобины звукозаписывающей установки, я неотрывно слежу за выражением лица высокого седого человека. Если его лицо напряжено, если глаза блестят, это значит, что все в порядке: в мои интонации не вкралась патетика, а сказанное не оставляет равнодушным, по крайней мере этого слушателя...
Если бы вы вместе со мной взглянули сквозь стеклянную перегородку, то, возможно, узнали бы того, о ком я сейчас рассказываю. Это американский киноактер Ник С., который время от времени снимается то в эпизодах, то в рекламных роликах и который, с тех пор как существует "Радио Свобода", заведует отделом звукозаписи в нью-йоркском филиале. Еще ребенком, лет пятьдесят назад, родители привезли его из России, но он навсегда остался частицей той страны. Он до сих пор живет русской жизнью.
Никита Николаевич (так по-русски звучит его имя) знает названия улиц и площадей в Москве, в Ярославле, в Рязани. Он помнит, какая премьера состоялась в прошлом месяце в Большом, а какая -- в Кировском театре... В американских фильмах Ник Ник играет задушевных епископов, обаятельных генералов, добряков-бизнесменов, но все это не больше, чем кинофокус, обман. Бог ты мой, с каким тяжелым человеком свела меня судьба; на записи это -деспот! Он прерывает меня чуть ли не на каждом слове:
-- Чем больше пафоса в голосе у комментатора, тем меньше я верю в его искренность. Чем страшнее факты, о которых вы рассказываете, тем спокойнее должен звучать ваш голос.
Я очень доверяю этому человеку. Я многим ему обязан. Я его люблю. Над каждой передачей мы работаем до седьмого пота: он учит меня говорить в микрофон естественно, без котурн. А это -- самое трудное:
-- Стоп! Что за злобный демагог там завывает? У меня нет ни малейшего желания его слушать! Давайте еще раз, от слов: "Его арестовали прямо в поле..." 6.
Четвертый год я говорил и говорил -- в микрофон. Но если бы вы только знали, как это трудно: месяц за месяцем говорить -- в пустоту, в вату, никогда не получать ни единого отклика от тех, для кого ты работаешь... Впрочем один отклик на мою программу все-таки был: они стали доискиваться, кто скрывается под псевдонимом "Лобас". До меня доходили известия, что они опрашивают моих прежних соседей по дому; я боялся за отца. Но вдруг они дали маху...
Офицер госбезопасности, проводивший расследование, ошибся. Вероятно, его сбил с толку недобросовестный осведомитель.
Просматривая какой-то номер "Вечерней Москвы", я натолкнулся на статью об "идеологических диверсантах", о "РАДИО СВОБОДА", в которой было сказано, что под псевдонимом "Лобас" на Советский Союз клевещет предатель и отщепенец -- Александр Кац...
Алик Кац, лицо вполне реальное: актер, поэт, художник и драматург, не состоявшийся ни в одном из этих качеств по обе стороны океана. Эмигрировав в США, он прислал мне из Лос-Анджелеса возмущенное письмо: с какой стати КГБ путает меня с ним? Что я мог ему ответить? Что эта путаница обидна и для меня?..
К сожалению, с редактором, моим непосредственным начальником, у меня не сложились такие же отношения, как с Никитой. Хотя это тоже вполне интеллигентный человек, и его воспитанность не позволяет ему, например, скривиться, когда я вхожу в сумрачный кабинетик, глядящий окном во двор-колодец... Редактор галантно встает мне навстречу, но всякий раз при моем появлении на его лицо ложится печать такой гнетущей тоски, что он считает необходимым высказать вслух хоть какое-то приличное объяснение этому:
-- Ужасно! -- восклицает редактор. -- Совершенно ужасно, знаете ли, это смешение дневного и электрического света. И для зрения крайне вредно...
Сказав это, он выключает настольную лампу. Проходит минута, мы оба молчим. Я пришел сюда не по своей воле, но и мой начальник вызвал меня вовсе не потому, что ему захотелось со мной повидаться...
С чуть заметным недоумением поглядывает редактор на мой потрепанный, советский еще костюмчик. Он легко и охотно мог бы избавить меня от продолжения "эпопеи такси", положил бы мне тысчонок в двадцать оклад, дал бы медицинскую страховку, переселил бы мою семью из бруклинского "рая бедняков" -- в особнячок где-нибудь в зеленом пригороде Нью-Йорка или Мюнхена; но его ли вина, что передачи мои тенденциозны, а ведь у нас -- детант...
Говорить нам вроде бы не о чем; но редактору было ведено еще раз со мной побеседовать. Неприятное поручение это вынуждает его начать; как всегда, чуть загадочно:
-- На днях один влиятельный американец взял на отзыв вашу последнюю программу...
И поскольку мы оба догадываемся, что ничего хорошего "один влиятельный американец" сказать о моей программе не может, редактор заранее журит меня смесью сочувствия и досады: "Ну, зачем во все время пишете одно и то же: хлеб, хлеб, хлеб... Все у вас мрачно, все в черных красках; и, в конце концов, -- ну кому это интересно?!.."
Швырнув ключи в багажник гаражного кэба, я утратил свою только-только обретенную независимость, и теперь, выслушав советы редактора, уж постарался бы, наверное, перестроить свое обозрение о советском сельском хозяйстве с тем, чтобы потрафить начальству. Но как это сделать, мне так и не удается узнать: в тесную каморку врывается смерч, тайфун... 7.
-- Простите, что я так врываюсь! -- шумит тайфун, сбрасывая редакторскую шляпу с приютившейся у входа вешалки.
Это заведующий отделом новостей Кукин, профессор политических наук и самый энергичный ветеран радиостанции "Свобода". Он тут же бросается поднимать шляпу и опрокидывает настольную лампу. Однако редактор успел изготовиться: ловко подхватывает лампу и тянется отобрать свой головной убор.
-- Тысяча извинений! -- буянит Кукин, не выпуская редакторской шляпы из рук. -- Позвольте мне срочно похитить нашего уважаемого автора!
И мы, все трое, рады. Профессор -- тому, что разыскал меня, редактор -тому, что от меня избавился. Я же доволен еще больше, чем они оба: Кукину я мог понадобиться только для одной цели -- "сделать новость".
"Сделать новость" -- это значит перевести на русский язык информацию из "Нью-Йорк Тайме" и начитать ее в микрофон. Работы часа на два, заплатят за нее хорошо; а я уже привык зарабатывать немножко "живых" денег в промежутках между двумя чеками по 190 долларов.