– Очень хорошо, ми…

– Дентон, – прервал его Линли. Тот ухмыльнулся.

– Конечно. – Он вернулся к креслу, в котором сидел Линли, и ловко завладел пустым стаканом. – Я сейчас ложусь спать. Как вам подать яйца на завтрак?

– Приготовленными, – ответил Линли.

– Неплохая идея.

Дентон вернул концерту Баха его первоначальную громкость и оставил Линли с его музыкой и его мыслями.

Линли изучал утренние газеты, разложив их на столе, когда к нему в кабинет пожаловал суперинтендант Малкольм Уэбберли, сопровождаемый едким запахом сигарного дыма, который опережал его на несколько футов, так что Линли, не отрываясь от газет, пробормотал: «Сэр», – здороваясь с начальником, прежде чем тот заговорил. Он сравнивал материалы в «Дейли мейл», «Тайме», «Гардиан» и «Дейли миррор», ему еще предстояло ознакомиться с «Индепендент», «Обзервер» и «Дейли телеграф» – пока что все газеты балансировали на тонкой грани, отделявшей их от явного неуважения к следствию. Ни одной четкой фотографии Джимми Купера. Ни единого упоминания имени шестнадцатилетнего подростка, который «помогал полиции в ее расследовании». Лишь сдержанное перечисление подробностей, представленных в таком порядке, что любой человек, обладающий хоть каплей ума, мог прочесть правду между строк.

– Кто контролирует поток информации? – спросил Уэбберли.

– Я, – ответил Линли.

– Не напорти. – Уэбберли взял «Дейли миррор», ознакомился и пробормотал: – Стервятники. Послушай, сынок. Я беспокоюсь. – Линли поднял голову. Уэбберли продолжал: – Если ты не проявишь осторожности, то потопишь свое же дело, прежде чем оно дойдет до суда.

– Я буду действовать осмотрительно, – ответа Линли. – Но это вопрос основ физики, нравится нам это или нет.

– То есть?

– Если увеличивать давление, изменится температура, – сказал Линли.

– Жидкости, Томми, а здесь – люди. Людей сварить нельзя.

– Вы правы. Их можно сломать.

Со словами: «Вот, раздобыла!» в кабинет влетела задыхающаяся Доротея Харриман с пачкой газет в руках.

– «Сан», «Экспресс», вчерашний «Телеграф» и вчерашняя «Мейл». – Обращаясь к Уэбберли, она заметила: – Зигмунд Фрейд выкуривал по двенадцать сигар в день. Вам известно об этом, суперинтендант Уэбберли? И закончил раком горла.

– Но готов поспорить, умер он с улыбкой на устах, – парировал Уэбберли.

Харриман выразительно закатила глаза.

– Что-нибудь еще, детектив-инспектор Линли?

– Это все, Ди.

– Сэр? – В дверях появилась сержант Хейверс. – Мальчика привезли. ,

Линли посмотрел на часы. Четыре минуты одиннадцатого.

– Отлично, – произнес он, снимая очки. – Я сейчас приду. Его адвокат с ним?

– Тип по фамилии Фрискин. Говорит, что на этот раз нашему Джимми больше нечего сказать полиции.

– Да? – Линли снял пиджак со спинки кресла и вынул из-под газет папку с материалами по делу Флеминга. – Посмотрим.

Он отправился в комнату для допросов, Хейверс засеменила рядом. Сверяясь с блокнотом, она сообщила последние новости. Нката проверял видеомагазин на Бервик-стрит, а другой констебль собирал сведения в Клэпеме, где в среду ночью якобы состоялся мальчишник. От инспектора Ардери по-прежнему не было сообщения о выводах ее экспертов относительно улик. Нужно ли позвонить в Мейдстоун и тряхануть этот курятник?

– Если они не дадут о себе знать до полудня, – сказал Линли.

– Хорошо, – отозвалась Хейверс и помчалась в дежурку.

Едва Линли открыл дверь в комнату для допросов, как Фрискин вскочил ему навстречу, попросив уделить ему минуту, и вышел в коридор.

– У меня серьезные возражения против вашей вчерашней беседы с моим клиентом. Судебные правила требуют присутствия гражданского взрослого. Почему это правило не было соблюдено?

– Вы слышали запись, мистер Фрискин. Мальчику предложили адвоката.

Серые глаза Фрискина сузились.

– Скажите честно, вы всерьез надеетесь представить это смехотворное признание в суде?

– В настоящий момент суд меня не заботит. Меня заботит раскрытие обстоятельств смерти Кеннета Флеминга. Его сын имеет к этому отношение…

– Косвенное. Только косвенное. У вас нет ни одной весомой улики, доказывающей, что мой клиент находился в среду вечером в коттедже, и вы прекрасно это знаете.

– Мне бы хотелось услышать, что он может сказать о своих передвижениях и местах пребывания в среду вечером. Пока у нас картина неполная. Как только он дорисует остальное, мы будем знать, в какую сторону нам плыть. А теперь, можем мы начать или вы желаете еще подискутировать?

– Как вам будет угодно.

Фрискин толкнул дверь и вернулся в комнату.

Джимми понуро сидел на своем вчерашнем месте, теребя отпоротый край все той же футболки. Все в нем было прежним, за исключением обуви. Сейчас он был обут в незашнурованные кроссовки вместо «Мартенсов», изъятых в качестве улик.

Линли предложил ему чего-нибудь выпить: кофе, чай, молоко, сок. В знак отказа Джимми мотнул головой влево. Линли включил магнитофон и, садясь на стул, назвал время, дату и перечислил присутствующих на допросе.

– Позвольте высказаться ясно, – сказал мистер Фрискин, сразу же ухватившись за представившуюся возможность. ~~ Джим, ты можешь больше ничего не говорить. Полицейские пытаются представить дело так, словно, привезя сюда, они тебя задержали. Они просто запугивают тебя. По правде же, ты не арестован, обвинения против тебя не выдвинуто, тебе только зачитали предупреждение. Между этими двумя позициями большая юридическая разница. Мы здесь для того, чтобы помочь полиции в той степени, в какой сочтем нужным, но не для того, чтобы выполнять все, что она потребует. Ты понимаешь? Если ты не хочешь говорить, можешь не говорить. Тебе вовсе не обязательно что-либо им говорить.

Джимми сидел, опустив голову, но изобразил что-то похожее на кивок. Закончив свою речь, Фрискин ослабил узел цветастого галстука и откинулся на стуле, предложив Линли начинать, но выражение его лица говорило о том, что инспектор проявит благоразумие, оставив уровень своих ожиданий на нуле или даже ниже.

Линли пересказал все, что Джимми поведал им накануне, и закончил так:

– Ты сказал, что сигарета была «Джей-Пи-Эс». Ты сказал, что сунул ее в кресло. На этом мы закончили. Ты это помнишь, Джим?

– Да.

– Тогда давай вернемся к тому, как ты зажег сигарету, – сказал Линли.

– А что такое?

– Ты сказал, что зажег ее от спички.

– Да.

– Пожалуйста, расскажи об этом.

– О чем?

– О спичке. Откуда она? Спички были при тебе? Или ты останавливался по дороге, чтобы их купить? Или они были в коттедже?

Джимми потер под носом и спросил:

– А это важно?

– Вообще-то, я не уверен, что это важно, – непринужденно ответил Линли. – Возможно, и нет. Но я пытаюсь составить полную картину происшедшего. Это часть моей работы.

– Осторожно, Джим, – вмешался Фрискин. Мальчик плотно сжал губы.

– Вчера ты прикуривал здесь, тебе понадобилось четыре спички, чтобы зажечь сигарету. Ты помнишь это? Мне интересно, возникли у тебя подобные трудности в коттедже в среду вечером. Ты зажег ее одной спичкой? Или использовал больше?

– Что я, не могу прикурить с одной спички? Я что, придурок что ли?

– Значит, ты использовал одну спичку. Из книжечки? Из коробка? – Мальчик, не отвечая, сменил позу. Линли зашел с другой стороны. – Что ты сделал со спичкой, когда зажег «Джей-Пи-Эс»? Это ведь была «Джей-Пи-Эс», так? – Кивок. – Хорошо. А спичка? Что с ней произошло?

Джимми зыркнул из стороны в сторону. Вспоминает факты, видоизменяет их или что-то придумывает – этого Линли сказать не мог. Наконец мальчик растянул в усмешке губы:

– Унес с собой, вот что. В кармане.

– Спичку.

– Ну да. Не хотел оставлять улик, понятно?

– Значит, ты зажег сигарету одной спичкой, положил спичку в карман и что сделал с сигаретой?

– Ты хочешь отвечать на этот вопрос, Джим? – перебил мистер Фрискин. – В этом нет необходимости. Ты можешь промолчать.