Не успел выпить кружку воды, в воздухе прошипела мина и грохнул взрыв. Немцы стреляли с перевала. Значит, действительно им подбросили подкрепление. Положение усложнялось. Надо было маскировать и укреплять наш командный пункт, тем более что рядом скопились раненые.
На КП мне вручили донесение лейтенанта Голубева и сообщение командира кавалерийского полка майора Ракипова. Голубев писал, что беспрепятственно вышел на перевал и занял оборону, приспособив для этого оставленные врагом каменные блиндажи. Как я и предполагал, перевал оказался ложным и вел в ущелье Гвандры. Голубев, по сути дела, выполнил свою задачу. Я отозвал его вместе с группой в расположение КП, а на перевале предложил оставить лишь нескольких бойцов.
Полк находился уже в ущелье и расположился вблизи сванских хижин, у ведущей к нам тропы. Командир полка сообщил через связного, что в ущелье реки Клухор пока затишье и что основные действия развиваются у нас, на хребте Клыч. В связи с этим он выслал для усиления отряда еще один спешенный эскадрон. Связной знал, что эскадрон уже поднимается к горы и будет ночевать у шалаша под нами. От группы, направленной в лощину, где проходила тропа на перевал Клыч, никаких сведений до сих пор не поступало.
В это время на склоне ниже нас начали рваться мины. Били два батальонных миномета. Очевидно, фашисты пристрелялись к шалашу, не иначе как решали, что именно там находится наш командный пункт.
Я подготовил донесение в штаб дивизии, перечислил в нем потери, подробно описал обстановку, изложил наш план наступления на перевал.
Близились сумерки. Собравшиеся у КП легкораненые готовились начать спуск. Тяжелораненых - кого на импровизированных носилках, а кого на себе - решили спускать после наступления темноты, чтобы, не опасаясь обстрела сверху, действовать не спеша, осторожно. Наибольшие потери, естественно, понесла центральная группа, но имелись раненые и в составе фланговых групп. Под вечер сверху пришел лейтенант Сали. У него была прострелена кисть правой руки. Рана оказалась рваная, поэтому Сали тоже пришлось отправить вниз...
Командир кавалерийского полка не сообщил мне о задании, которое получил направленный на помощь нам эскадрон. Не ясен был и характер взаимоотношений комэска с командирами нашего отряда. Мне предстояло встретиться с ним у шалаша и продумать общий план действий. Поскольку каждый человек был на счету, пришлось идти без сопровождающего.
Смеркалось. На перевале гремели одиночные выстрелы. Небо было безоблачным, быстро холодало, и трава покрывалась росой. Ноги вскоре промокли по колено. Я двигался не спеша, причем не по прямой, а все время уклоняясь влево, с тем чтобы разглядеть лощину, где шла тропа на перевал и где находился наш заслон. Неожиданно из-за склона передо мной возник человек. Я не сомневался, что это наш боец, связной, направляющийся от шалаша на КП отряда. Но боец, видимо, не был уверен, что встретил своего, ведь я спускался сверху, а там находились не только наши. Смущала, видимо, его и моя форма: лыжные брюки, штурмовая куртка, немецкие альпинистские ботинки. Трофейный рюкзак необычной формы тоже, вероятно, заставил его призадуматься, прежде чем решить, кто стоит перед ним. Необычная форма уже вторично подводила меня, но я не снимал ее: в горах она была очень удобна. Не хотелось отказываться и от ледоруба, который мог стать необходимым на трудных участках пути, да и рюкзак был несравненно удобнее вещевого мешка. Но в тот момент положение мое оказалось скверным. Боец стоял боком ко мне, направив в мою сторону ствол автомата. Надо было начать разговор.
- Откуда и куда направляетесь? - спросил я, не придумав ничего иного.
- Наверх, - ответил боец.
- К Гусеву, что ли?
- Фамилии не знаю, - неохотно откликнулся боец.
- Если к Гусеву, то давай письма мне - я и есть Гусев.
Ответа на мое предложение не последовало. Показывать документы в наступившей темноте было бессмысленно, да боец и не подпустил бы меня к себе. Разговор явно не клеился. Что делать? Я-то знал, что встретил нашего русского человека, а он не верил ни одному моему слову и в любой момент мог нажать на спусковой крючок. Крепко выругавшись с досады, я решил идти вниз. Медленно, осторожно мы обходили друг друга. Когда я удалился шагов на десять, боец клацнул затвором автомата. Я быстро сбежал в лощинку. Теперь боец не видел меня. Чтобы как-то успокоить его, я начал петь. Неизвестно почему, на ум пришла ария Тореадора.
Потом выяснилось, что нерусское слово тореадор, несколько раз повторяющееся в этой ария, окончательно убедило бойца, что перед ним гитлеровец.
В полной темноте добрался до шалаша. Здесь, внизу, накрапывал дождь. При подходе никто не окликнул и не остановил меня. Эскадрон отдыхал, не выставив боевого охранения. В шалаше познакомился с комиссаром эскадрона П. К. Коханным, который временно возглавлял эскадрон.
Меня досыта накормили дымящейся бараниной, угостили водкой. На плечи мне кто-то из кавалеристов накинул сухую шинель. С полчаса отогревался, подсунув ноги под кошму, которой была прикрыта кучка тлеющих углей. Вокруг кошмы таким же образом обогревалось еще несколько человек (так пастухи на горных пастбищах поступают в холодную погоду).
Я ознакомил собравшихся командиров с обстановкой на перевале, рассказал о событиях последних дней. Самостоятельных решений мы пока не принимали, поскольку наутро меня вызывал для доклада командир кавалерийского полка майор Ракипов. Письменное распоряжение на сей счет как раз и нес мне боец, с которым я встретился во время спуска.
Лагерь затих. Приятно было засыпать в натопленном шалаше, под убаюкивающее шуршание слабого дождика.
Проснулся от негромкого разговора. Уже рассвело. Боец, голос которого показался мне знакомым, тут же в шалаше взволнованно рассказывал что-то командирам. Он, видимо, недавно вернулся, насквозь промокший. Четко расслышал я только конец его фразы:
- Тут он прыгнул в канаву и быстро пошел прочь. И что-то запел не по-русски...
Я сразу догадался, о ком рассказывал недавно пришедший боец. Сбросив чужую шинель, послужившую мне одеялом, я приподнялся. Боец взглянул в мою сторону, присмотрелся, и лицо его расплылось в улыбке.
- Так значит, товарищ старший лейтенант, вы все же Гусев? А я не поверил. Думал, что встретил немца. Даже пожалел, что не выстрелил, когда вы прыгали в канаву...
Утром вместе со связным мы быстро спустились по знакомой тропе; накануне мне не удалось попасть к Ракипову, надо было сделать это как можно скорей и именно сегодня. После хорошего отдыха почти бегом преодолели спуск по извилистой дороге.
Коханный будет ждать моего возвращения. Перед уходом я направил связного к лейтенанту Хатенову. Связной должен был напомнить лейтенанту, чтобы тот не предпринимал активных действий, а держал оборону на занятых рубежах, стараясь не раскрывать своих сил.
В расположении кавалерийского полка выяснилось, что майора Ракипова вызвали в штаб дивизии. Полком временно командовал начальник штаба майор А. И. Курилов. Он сообщил, что получен приказ из штаба дивизии и нашему отряду предстоит 8-9 сентября захватить перевал. Для усиления отряда полк Ракипова выделял нам подкрепление. Одновременно должно было начаться наступление и основных сил дивизии по ущелью реки Клыч. После взятия перевала отряду предлагалось преследовать противника в направлении "Южной палатки".
Тут же получили подкрепление для моего отряда. К нам влилось 80 бойцов с двумя батальонными минометами.
На мой вопрос о судьбе отряда Максимова майор Курилов сообщил, что здесь находится лейтенант Гусак. Радостной была наша встреча. Николай сильно похудел, от истощения и холода покрылся фурункулами. Их отряд успешно поднялся на гребень, не встретив противника, и занял оборону. Вниз были посланы связные с донесением. Связные не вернулись. Шло время. Кончилось продовольствие. Отводить людей без приказа М. И. Максимов не решился. Еще дважды посылал он связных в штаб, но никто из них не вернулся. Тогда командир направил вниз, как наиболее опытного, Гусака. Николай добрался в полк вчера поздно ночью, не встретив по пути никого из ушедших связных. Не оказалось их и в полку. Люди, видимо, погибли то ли при спуске с крутых скал, то ли в стычке с егерями. С группой бойцов отряду тут же послали продукты. Николаю же необходима была передышка. Поэтому он должен был выйти чуть позднее с таким расчетом, чтобы нагнать товарищей у наиболее трудной части подъема.