Мосье Гастон Лефевр

Агент Страхового Общества

13, улица Скриб.

- Это не настоящее мое имя, сударь. Это псевдоним, под которым я занимаю в обществе видное положение. Меня крестили Павлом, а фамилия моя Гонт.

- Павел Гонт? - недоверчиво повторил я.

- Да.

Мои пальцы все еще сжимали рукоятку револьвера, которую они выпустили было на мгновение.

- Говорят, - сказал я, не спуская с него глаз, - что Павел Гонт поступил на службу во французскую тайную полицию.

Мой сосед поморщился. Он уже больше не выглядел таким приветливым и благодушно настроенным.

- Если бы это было правдой, я был бы уже инспектором полиции. Я говорю с вами как специалист своего дела со специалистом. Можете мне поверить.

- Откуда вы взяли, что меня зовут Михаилом Сэйром? Он улыбнулся.

- Я живо интересуюсь деятельностью моих заграничных коллег. Я прочел с огромным удовольствием и - поверьте мне - с глубоким изумлением о вашем бегстве из Шотландии; точно так же меня заинтересовал приезд мистера Джона Д. Гармона из Провиденса. Я узнаю почти обо всем, что происходит в Париже.

- Вы имеете собственную тайную полицию?

- Разумеется. Но она служит мне, а не государству.

Он закурил папиросу, которую вынул из красивого золотого портсигара, после того, как предложил одну мне. Он оперся руками на резной набалдашник своей трости и с довольным видом оглянулся.

- Немного позже погода станет прекрасной, - сказал он. - Пахнет лилиями. Даже хмурые лица продавцов цветов проясняются на солнце. И взгляните-ка туда, на эту молоденькую бонну: с какой тоской она озирается кругом и как кокетливо. Даже мы, старики...

- Я хотел бы знать, - прервал я его, - почему вы назвали меня Михаилом Сэйром?

- Это, действительно, было опасно. Вы известны, как очень ловкий стрелок из кармана. Но как бы то ни было, не забывайте, что я доверил вам тайну, которая стоит вашей.

Я вынул руку из кармана. Этот человек говорил правду. В мире преступников имя Павла Гонта было даже известнее, чем имя Михаила Сэйра.

- Вы, вероятно, имеете определенную причину, вследствие которой решили завести со мной знакомство? - спросил я.

- Не говорю уже о личном удовольствии, полученном при знакомстве с таким знаменитым коллегой. Я хочу предложить вам дело, в котором вы, без сомнения, согласитесь принять участие. Праздность, с которой связано ваше теперешнее положение, вам, вероятно, наскучила.

- О чем идет речь? - спросил я.

Мой спутник стряхнул пепел со своих брюк и приподнялся.

- Не проводите ли меня в мое бюро? Мы узнаем, не поступили ли новые предложения. После этого, если вы ничего не имеете против, мы пообедаем в каком-нибудь скромном ресторане. Что сказала бы полиция, если бы накрыла нас обоих за бутылкой вина?

Я не мог окончательно подавить возникшего во мне подозрения. Мне казалось невероятным, что этот человек, действительно преступник, которого напрасно годами искала полиция 3-х стран. Но не случилось ничего, что укрепило бы во мне мое подозрение. Мы пошли на улицу Скриб в его бюро, состоящее из многих комнат. Мой спутник отдал разные деловые распоряжения своим служащим, посмотрел заказы и подписал нужные письма. Оттуда мы отправились на площадь Кайон, где мой компаньон заказал обед со вкусом настоящего гурмана. Он не позволил мне до обеда выпить ликер, но велел принести самого лучшего вина. Во время еды он задал мне вопрос, озадачивший меня:

- Имеете ли вы какие-либо известия о вашем друге Нормане Грэе?

- Минута, когда я о нем услышу, не будет для меня особенно радостной. Что вы знаете о нем?

Мой спутник улыбнулся.

- Со мной произошла здесь такая же история с помощником шефа полиции. Его имя Франсуа Дюметель.

- Где же он теперь? - спросил я.

- Исчез. В Париже исчезает много людей. Мы вели борьбу, требовавшую напряжения всех наших сил и я почти сожалел, когда она кончилась. Но иногда инстинкт самосохранения одерживает верх над всеми другими расчетами.

- Что же с Норманом Грэем? - спросил я.

- Извините - я немного отвлекся от темы. Я упомянул Нормана Грэя, потому что он в Париже.

- В Париже?

- Он приехал экспрессом из Кале вчера вечером. Я думаю, что он сегодня еще придет в американский бар "Гранд Отель".

Эта новость была в высшей степени неприятна. Я не мог представить себе ничего, что навело его на мой след. Если Норман Грэй, действительно, находится в погоне за мной, то он обладал качествами, которых я в нем никогда не подозревал. Или, может быть, я был предан людьми, от которых не ожидал измены.

- Я понимаю, - медленно произнес я, - вы хотите сказать, что Норман Грэй открыл мое местопребывания.

- Я буду с вами откровенен, - быстро сказал он. - Этого я не знаю. Я хотел бы так же, как и вы, получить об этом точные сведения. Возможно, Норман Грэй явился сюда по другому делу, в котором я косвенно заинтересован. Если это так, его приезд не имеет к вам никакого отношения. Я хочу предложить вам кое-что. Возьмите авто и поезжайте до вечера в Версаль. На обратном пути остановитесь в таверне Бертэн вблизи Арменонвиля. В 6 часов я буду там с подробными сведениями. Я предлагаю вам честную игру: если он здесь ради вас, я обязуюсь помочь вам скрыться; если же его приезд касается меня, я рассчитываю на вашу помощь.

- Принимаю ваше предложение.

- Ну вот. А теперь примемся за курицу, - сказал мой спутник, с удовольствием глядя на поданное блюдо.

Было, вероятно, около половины шестого, когда я вышел из автомобиля и сел за один из маленьких столиков под деревьями перед таверной Бертэн. Кресла стояли довольно далеко от уличной пыли, но можно было отлично видеть проезжавшие мимо авто. Я заказал чай с лимоном, коробку папирос и предался своему излюбленному занятию - наблюдению за окружавшими меня людьми. Сюда съехались всевозможного рода люди во всех типах автомобилей. Фривольная, очаровательная парижанка со своим минутным кавалером; она - одетая и раздушенная по последней моде; он - тщеславный хлыщ, похожий на обезьяну в своей созданной портным элегантности; обыкновенный мещанин со своим семейством; богатый купец с разодетой супругой; интеллигент с хорошенькой и скромной женой. Сюда стремились все, изголодавшиеся по свежему воздуху и по тому, что они называют жизнью. Жалкие существа - подумал я с презрением. Ни один из них не знает настоящей божественной радости жизни. Но, казалось, сама судьба захотела нанести моей философии смертельный удар: я собственными глазами увидел то, что считал совершенно невозможным.