Но Густа была явно чем-то встревожена. Она была бледна и нервно глотала слюну.

- Я хочу тебе кое-что сказать, Вольфганг. Держу пари, тебе сделается дурно.

- Господин Розе, подайте нам вашего генесси! - крикнул Бук.

Он смешивал коньяк с шампанским, а Дидерих вцепился в руку Густы и, так как бальный оркестр в это мгновение оглушительно загремел, умоляюще шепнул:

- Не глупите!

Она пренебрежительно улыбнулась:

- Доктор Геслинг трусит! Он находит эту сплетню слишком подлой, по-моему же, она просто уморительна, - и Густа громко рассмеялась. - Как тебе это нравится? Говорят, будто твой отец и моя мать... Ты понимаешь? И поэтому якобы мы с тобой... ты понимаешь?

Бук медленно повернул голову, потом ухмыльнулся:

- А хотя бы и так.

Густа уже не смеялась.

- То есть, что значит хотя бы и так?

- А то, что если нетцигчане верят в нечто подобное, значит, это им не в диковинку, и нечего волноваться.

- Пустые слова, - отрезала Густа. - От них ни тепло, ни холодно.

Дидерих решил отмежеваться от такой точки зрения.

- Поскользнуться может всякий. Но никто не может безнаказанно пренебречь мнением окружающих.

- Он все думает, - вставила Густа, - что рожден не для этого мира.

Дидерих в тон ей:

- Времена нынче суровы. Кто не защищается, тот погибает.

Впадая в истерический восторг, Густа выкрикнула:

- Доктор Геслинг не то что ты! Он за меня вступился! У меня есть доказательство, я об этом узнала от Меты Гарниш; я ее вынудила заговорить. Он вообще единственный, кто за меня заступился. На твоем месте он проучил бы тех, кто осмеливается обливать меня грязью.

Дидерих кивнул, как бы подписываясь под этими словами. Бук вертел перед собой бокал, глядя на свое отражение в стекле. Вдруг он резко отодвинул его.

- А кто вам сказал, что у меня нет желания как следует проучить кого-нибудь одного - так вот выхватить одного, не выбирая, - ведь почти все тут одинаково безмозглы и гнусны.

Он закрыл глаза. Густа пожала голыми плечами.

- Болтовня, они вовсе не глупы, они знают, чего хотят. Эти дураки умных за пояс заткнут, - вызывающе объявила она, и Дидерих иронически кивнул.

Но тут Бук поднял на него глаза, из которых вдруг будто глянуло безумие. Судорожно водя дрожащими кулаками вокруг шеи, он заговорил:

- Если же... - он вдруг охрип, - если же я схвачу за горло того мерзавца, который все это плетет, который воплощает в себе все, что есть низменного и злого в людях; если я схвачу за горло его, этот собирательный образ всего бесчеловечного, всего недочеловеческого...

Дидерих, белее своей бальной сорочки, бочком соскользнул со стула и медленно попятился назад. Густа вскрикнула, вскочила и в страхе прижалась к стене.

- Это все коньяк! - крикнул ей Дидерих.

Но ярость, горевшая в глазах Бука, которые метались между Густой и Дидерихом и грозили лютой расправой, вдруг улеглась.

- Смесь-то мне теперь нипочем, привык, - сказал он. - Я только хотел показать, что мы и это можем.

Дидерих с шумом опустился на стул.

- Вы все-таки комедиант, и только, - сказал он возмущенно.

- Вы думаете? - спросил Бук, и веселые огоньки в его глазах разгорелись ярче.

Густа презрительно поморщилась.

- Ну, хорошо, развлекайтесь себе здесь, а я пойду, - сказала она и встала. Неожиданно перед ними вырос член суда Фрицше, он отвесил поклон сначала ей, потом Буку. Не разрешит ли господин адвокат протанцевать с его невестой котильон? Он говорил крайне вежливо, как бы примирительно. Бук сдвинул брови и ничего не ответил. Но Густа уже подала руку Фрицше.

Бук невидящими глазами поглядел им вслед, лоб его прорезала глубокая поперечная складка. "Да, да, милейший, - думал Дидерих, - удовольствие небольшое встретить господина, который только что совершил с твоей сестрой увеселительную поездку, а теперь уводит твою невесту, и ты совершенно бессилен помешать этому, потому что шумом только раздуешь скандал, тем более что твоя помолвка уже сама по себе скандальна".

Бук встрепенулся.

- А знаете, - сказал он, - только теперь мне по-настоящему захотелось связать себя брачными узами с фрейлейн Даймхен. Раньше я не видел в этом ничего из ряда вон выходящего, теперь же нетцигские жители придали моему сватовству особую пикантность.

- Вы находите? - выжал из себя Дидерих, озадаченный столь неожиданной реакцией.

- А почему бы нет? Мы с вами антиподы, мы внедряем в здешнюю жизнь передовые течения нашей аморальной эпохи. Мы подхлестываем жизнь. Дух времени пока еще бродит по этому городу в войлочных туфлях.

- Мы дадим ему шпоры, - пообещал Дидерих.

- За шпоры!

- За шпоры! Но только за мои шпоры! - Испепеляющий взор... - Ваш скептицизм и бесхребетное мировоззрение не современны. - Дидерих шумно фыркнул. - Красоты духа нынче никому не нужны. Националистическому действию, - он стукнул кулаком по столу, - националистическому действию принадлежит будущее!

Бук снисходительно улыбнулся:

- Будущее? В том-то и дело, что это заблуждение. Националистическое действие! Вот уже сто лет, как оно отжило. То, что мы видим и что нам еще предстоит увидеть, это его агония и смрад его разложения. Амбре не из приятных.

- От вас я ничего другого и не ожидал, вам ведь ничего не стоит втоптать в грязь самое святое.

- Святое! Неприкосновенное! Скажем сразу - вечное! Верно ведь? Вне идеалов вашего национализма люди больше никогда, никогда не будут жить. Прежде, возможно, и жили, в тот темный период истории, который еще не знал вас. А теперь вы вышли на арену, и миру, очевидно, дальше идти некуда. Воспитать националистическое чванство и взрастить ненависть между нациями вот ваша цель, и нет ничего превыше нее.

- Мы живем в суровое время, - серьезно подтвердил Дидерих.

- Не столь суровое, сколь косное... Я не убежден, что люди, которым выпало на долю жить в Тридцатилетнюю войну, верили в нерушимость своего, тоже отнюдь не мягкого, времени. И я убежден, что те, кто страдал от произвола эпохи рококо{300}, не считали его необоримым, иначе они не совершили бы революции. Где на просторах истории, доступных нашему обозрению, можно найти эпоху, которая объявила бы себя непреходящей и козыряла перед вечностью своей печальной ограниченностью? Которая суеверно клеймила бы каждого, сколько-нибудь ее опередившего? Быть чуждым национализму - это вызывает в вас скорее ужас, чем ненависть. Но бродяги, не помнящие родства, следуют за вами по пятам. Они там, в зале{300}, взгляните!