Вечером с удовольствием просмотрел запись своего визита в Виднее в теленовостях канала «Сегодня в 10». Вместе со мной ее смотрели Энни и Дороти, которая осталась у нас на ужин. Мы все согласились, что визит прошел на редкость хорошо, особенно моя шутка в самом конце моего маленького выступления в школе после получения подарка в виде трехногой табуретки.

Вообще-то, как почему-то заявила Дороти, это была ее шутка. Довольно мелочно с ее стороны. Если под «ее шуткой» она имела в виду, что думала об этом, тогда, конечно, она права, но… Впрочем, это не имеет никакого отношения к делу. Во всяком случае, прямого.

Освещение моего турне на этом канале намного лучше, чем, скажем, на «Би-би-си». Там мое турне было названо не как «Премьер-министр совершает предрождественскую поездку по северо-западу», а как «Джим Хэкер наведывается в маргинальные избирательные округа».

Обе эти версии, безусловно, соответствуют действительности, но одна из них, на мой взгляд, наглядно доказывает, что «Би-би-си» относится ко мне необъективно, более того, явно предвзято. Я попытался объяснить это Энни, которая, судя по всему, не учитывала очевидного.

– Почему они не должны излагать реальные факты? – спросила она.

– Должны, но не все, – ответил я. – Кроме того, в посещении маргинальных избирательных округов нет ничего такого, а они чуть ли не открыто намекают, что есть.

Энни по-прежнему не видела в этом ничего особенного.

– Ты хочешь сказать, можно сообщать большинство фактов, но не факты большинству?

Вот такие заумные аргументы вызывают у меня законное чувство злости! Все дело в том, что это всего лишь часть общей картины. Точно так же «Би-би-си» поступало со мной и раньше. Например, в девятичасовых новостях, когда они сообщили о наших разногласиях с французами: «… по заявлению мистера Хэкера, указанное действие было вполне допустимым, в то время как французское правительство утверждало, что оно являло собой нарушение договора».

– А разве это не так?

Я с трудом сдержался.

– Конечно же так! Но из их слов можно сделать вывод, будто во всем виноват один только я.

– Французы именно так и думают.

– Дело, черт побери, совсем не в этом! – чуть ли не прокричал я. – Ведь они вполне могли сказать что-нибудь вроде: «… по заявлению месье Дюбуа, указанное действие являло собой нарушение договора, хотя британское правительство утверждало, что оно было вполне допустимым». Тогда это воспринималось бы так – причем совершенно справедливо, – будто мы все вместе ставим некого зазнавшегося лягушатника на место! Но они этого не говорят! Нет, им нужен я! Именно меня-то они и хотят достать!

Но Энни, судя по всему, совершенно не волновало явно выраженное предубеждение «Би-би-си» против меня, их ненависть, нетерпимость и коррупционность.

– Но ведь то, что они сказали, все равно остается правдой, – упрямо возразила она.

От бессильной ярости и раздражения мои челюсти крепко сжались сами собой. Сквозь стиснутые зубы я прорычал:

– То, что они сказали, все равно остается, мягко говоря, отвратительным предубеждением! Остальное верно тоже!

Мне совершенно не хотелось терять достоинство, малодушно поддавшись вспышке гнева в присутствии Дороти, которая, правда, сохраняла абсолютное спокойствие. Хотя ей это было совершенно несвойственно. Я сделал несколько глубоких вдохов и выдохов подряд, а затем, успокоившись, неторопливо подошел к столику с напитками и налил себе щедрую порцию скотча.

Энни, в отличие от меня, спокойствия не теряла.

– Послушай, Джим, меня совершенно не интересует твоя паранойя. Меня интересует школа, та самая школа.

Дороти, довольная тем. что ей не пришлось принимать ничью сторону, с явным облегчением вздохнула и присоединилась к нашему разговору.

– Да, должно быть, это совсем неплохое место, раз родители стоят в очереди, чтобы записать туда своих детей.

– И как же жалко, что далеко не все могут туда попасть, – заметила Энни, разливая нам кофе. – Джим, почему нельзя взять туда побольше детей?

– Не хватает мест, – коротко объяснил я.

Дороти поправила меня:

– Вообще-то мест хватает, Джим. Учеников в школе становится все меньше и меньше.

В каком-то смысле она, конечно, права.

– Но ведь тогда придется, так сказать, «отнимать хлеб» у других школ.

Энни подняла голову.

– Ну и что в этом плохого?

– Только то, что в таком случае другие школы столкнутся с растущей нехваткой учеников, и им будет грозить закрытие.

– Но это же просто здорово! – воскликнула Энни. – Тогда «Святая Маргарита» сможет забрать себе их здания.

Я попытался доступным языком объяснить ей, что так делать нельзя, что это было бы несправедливо…

– По отношению к кому?

– По отношению к учителям в школах, которые пришлось бы закрыть.

– Да, но хороших с удовольствием возьмут в обычные общеобразовательные школы. Их там явно не хватает.

– А как быть с плохими? Разве по отношению к ним это было бы справедливо?

– Ну а как тогда насчет справедливости по отношению к детям? – Энни даже чуть привстала со своего стула. – Или рабочие места для плохих учителей намного важнее?

Я отхлебнул кофе и поставил ноги на кожаную скамеечку.

– Не совсем так, Энни. А кому, интересно, судить, кто хороший, а кто плохой? Нет-нет, так не пойдет.

– Почему же нет?

Ни одна из множества возможных причин мне почему-то в голову не приходила, хотя я был абсолютно уверен, что она есть. Тут, к моему глубочайшему удивлению, тот же самый вопрос задала Дороти:

– Кстати, а почему бы и нет?

Это положило меня на обе лопатки, и я к своему глубочайшему удивлению понял, что оказался в тупике. Из которого не очень-то был виден выход.

А Дороти невозмутимо продолжила:

– Ну а, представим, школы – это то же самое, что и врачи, – произнесла она, беря из стоявшей на столике вазочки мятную шоколадную конфету. – Ведь в соответствии с правилами системы национального здравоохранения можно выбирать себе любого врача, так?

Я согласно кивнул.

– А врачам платят за каждого пациента, так? – Я снова кивнул. Она задумчиво нахмурилась. – Тогда почему бы нам не сделать то же самое и со школами? Создадим точно такую же систему национального образования. Родители выбирают любую школу, которую хотят, а школа получает плату за каждого ученика.

– Это вызовет бурный протест, – заметил я.

– Со стороны родителей? – спросила Дороти, прекрасно зная ответ.

– Нет, со стороны министерства образования.

– Ясно. – И она понимающе улыбнулась. А затем задала еще один вопрос, на который тоже прекрасно знала ответ: – Ну а у кого больше голосов, у родителей или у МОНа?

Собственно, дело было совсем не в этом. И она знала это!

– Не забывайте, МОН не допустит этого, – напомнил я ей.

Тут мой главный политический советник совершенно неожиданно предложила нечто настолько революционное, настолько радикальное и крутое, что я застыл, как парализованный.

– Прекрасно, – сказала она. – Избавьтесь от них!

Мне потребовалось по меньшей мере несколько секунд, прежде чем я осознал, что она имеет в виду, в течение которых я тупо смотрел на нее, просто хлопая глазами. Избавиться от министерства образования и науки? Разве такое возможно?

– Избавьтесь от них, – не меняя интонации, повторила она. – Упраздните! Отмените!

Я настоятельно попросил ее выразиться поточнее.

– Ликвидируйте их. Искорените. Уничтожьте.

До меня, кажется, постепенно начало доходить, к чему она клонит. Тем не менее, я снова попросил ее объяснить мне суть ее столь неординарного предложения.

Дороти несколько смутилась.

– Э-э-э… Даже не знаю, как иначе… Хорошо, скажем, так… – Она несколько секунд поколебалась, очевидно, тщательно подбирая слова. Затем уже не так быстро и азартно сказала: – Суть моего предложения заключается в том, чтобы вы от них избавились.