Мимо проносились десятки легковушек. Иногда водитель пожалеет стоявших на холоде и остановит, подбросит до деревни. Мы тоже пристроиллись к искателям удачи.
- Прохладно! - поежился я. Стоявший на дворе декабрь напоминал о себе, хоть было и гораздо теплее, чем в России, а снега, вообще, не было.
Другие тоже ежились, но продолжали ждать. Уже несколько человек уехали, а группа толпившихся в стороне пакистанцев не выдержала и ушла, сдав позиции. Остались мы, еще два негра и турки. Я, Юра и Леня усердно махали руками и кулаками пред и вслед уходящим машинам, но результата это не приносило, те не реагировали. Наконец, очередной Опель, точнее его хозяин, начал сбавлять скорость. Юра бросился, что-то возбужденно показывая ему, но тот деликатно объехал нас, словно не замечая, и притормозил у двух негров.
- Вот сволочи! - злобно выругался Юра требовательным голосом, всем телом показывая, что его гордость только что ущемлена поганой немецкой машиной и ее водителем. - Они всегда неграм останавливают! Немцы, вообще, негров любят! - он сплюнул, давая понять, что он думает о немцах и о неграх тоже. - Как можно любить негров? Они черные и тупые, как бараны! Вытаращат глаза и смотрят. Ух! Неневижу негров!
- А мне на негров по фигу, - Леня зевнул.
- Ну и дурак.
- Ты, Юра, неправ, - я стал успокаивать его. Негры - они хорошие. И, вообще, я люблю негров, когда они в Африке, а я здесь.
- А! Нельзя любить негров и немцев тоже! Немцы неграм даже паспорта быстрее дают.
- А тебе чего, ты что паспорт уже хочешь? (Вчера он уверял всех, что ему паспорт ни на кой не нужен.)
- Да я тут подумал. Мне кажется, что нужно здесь оставаться!
Рядом с нами резко тормознул двухдверный Гольф. Мы бросились к нему раньше турок и победно улыбаясь, залезли вовнутрь.
Среднего возраста водитель скривил взгляд и спросил почему-то весело:
- Югославишь?
- Ноу! Руссишь! - честно признались мы, не задумываясь о возможных последствиях.
- Аха! Руссланд! Откуда? - это мы уже догадались.
- Москва. Товарищи из Латвии.
- Да! Твой друг - настоящий латыш, - заявил он, указывая на Юру. - Я латышей тоже люблю, и русские тоже хорошие, - английский, на котором он пытался все это воспроизводить, был столь же плох, сколь и мой немецкий, потому воспринимался достаточно хорошо. - Сколько времени вы в Германии?
- Месяц с небольшим.
- Хорошо тут? - лукаво подзадел он нас.
- Да, очень! Отчего ж нет. Германия - красивая страна.
- Хотите здесь остаться?
- Конечно хотим!
- Хорошо! - в нем звенела почти готовность поделиться своим пасортом. - Азюлянты - хорошо! Я люблю азюлянтов.
- Твоими бы устами да мед пить, - добавил я по-русски.
Он высадил нас у стоявшей при въезде в деревне автозаправки, и мы медленно пошли по главной улице.
- Немец сказал, что ты - типичный латыш, Юра! - всегда приятно сказать человеку что-то, что его порадует.
- Ну и идиот!
- Почему? Он тебе добра желал...
- Они все, гансы - идиоты! - сообщил он. И, решив, что дальше пояснять свои умозаключения не надо, замолчал.
Мы искали магазин и по пути рассматривали деревню. Она оказалась не малой. Некоторые дома выглядели богатыми, что вызвало справедливое восхищения у меня с Леней и зависть у Юры.
- Здесь немцы только живут, - пояснил "генерал", оскалившись по-волчьи на эти сверкающие благосостоянием терема. Он играл роль ходячей испорченной энциклопедии, которой никто не интересуется. - Работают они все во Франкфурте. Немцы все богатые и все идиоты.
- Я согласен быть богатым идиотом, если меня здесь оставят! примирительно проговорил я.
- Нет! - Юра запетушился. - Я даже за паспорт не соглашусь быть идиотом!
- А чего тебе соглашаться, ты и так идиот, только без паспорта и без денег! - Леня глупо заржал.
- Ты дурак! Немцы все равно идиоты!
С последним высказыванием никто спорить не стал, ибо оно было аксиомой у этого "ученого" человека, а сотрясать воздух бесполезными убеждениями никто не хотел. Проще убедить стенку.
Минут через пять дорога привела к местной центальной площади. В любом провинциальном городке в таком месте концентрируется вся культурная жизнь в виде магистрата, полиции и магазинов. Здешнее общество, планируя свое село, не стало "изобретать велосипед". Ближайший супермаркет созывал покупателей ярко-зеленой вывеской "Тенгельман", бургомистр и полиция расположились тут же.
- Сюда заходить не нужно, - авторитетно заявил Юра. - Здесь дорогой. Там чуть дальше есть "АЛДИ". Тот лучше и дешевле.
Ну, "АЛДИ", так "АЛДИ"! Весь путь моему сознанию представлялся маленький ужин на троих из свинины с салатом, картошкой, разной колбасой. Нужно как-то пытаться выходить из тяжелого положения с питанием. В супере удалось к счастью найти пару-тройку видов продуктов, которые должны помочь моей семье бороться с голодом в лагере. Я долго набирал коляску, потом не удовлетворился и перешел в другой магазин...
Аппетит медленно, но верно разыгрывался. Несмотря на недавно съеденный обед, сытость не обуревала ни желудок, ни включала покупочные тормоза. Впрочем, наполнить мой пищеварительный тракт не по плечу многим, и немецкому правительству в особенности.
Посещать на несытый или, тем более, на голодный желудок немецкий супермаркет, в момент, когда карман греет порядочная сумма, совсем недальновидно, и задача вовсе не по мне. Хочется съесть все, и начинаешь набивать продуктовую коляску, будто на пороге стоит грядущая блокада. Юра и Леня, составляя почетный эскорт, торжественно сопровождали меня. Они подходили к полкам, рассматривали, пускали слюни и клали товары назад.
- Это хорошее! - пояснял Юра, оказавшийся, как и следовало ожидать еще и экспертом в торговле продтоварами. В его глазах горел голод неделю не евшего волка. - Вот, вот - это хорошая ветчина. Угу! Я знаю точно.
В его руках вертелась большая банка.
Пристальный взгляд на нее помог понять, что и вправду не помешает полакомиться консервой. Потом дружно подошли к винному ряду. Большая полка занимала всю стену и уходила в далекую перспективу, плотно уставленную бутылками. В четком порядке от крепкого к более слабому, гнездилось всякие виски, водки, за ними ликеры, вина. Этикетки и наклейки пестрели гаммой красок. От них рябило в глазах и возмущало податливые мозги. Пестрели и цены.