- Чуешь, гхарматы? - спросил неспавший Армахгедон.

- Слышу, - почти равнодушно сказал Андрей и начал толкать Серегу.

Тот шевелил во сне губами и от кого-то отмахивался здоровой рукой.

Наконец открыл испуганные глаза:

- Умка, ты? Чего, на лекцию? - он медленно просыпался из какой-то неприятной ситуации в еще более отвратительную обстановку. -Слушай, давай прыгнем в телепортер?

- Ага, а там Володька в засаде сидит с винчестером. - Андрей через силу усмехнулся, - Ладно, одевайся как на экзамен - быстро.

Легонько прикорнувшись к плечу, стал будить маму. Та во сне улыбалась, и эту улыбку он не видел уже лет двадцать. А теперь вспомнил свой поселок, свое невежественное детское счастье и, преодолевая боль, все-таки дотронулся до ее плеча. Мама обрадовалась, что первое, что она увидела этим утром, был ее Андрей.

- Сынок, я тебя видела мальчонкой, ты бежал из школы и испугался соседского гуся, а потом подошел отец и поднял тебя на руки и принес в дом с первой пятеркой.

Даша с Леной спали в обнимку, а старик Нечаев так и спал в кресле.

Его мама прикрыла казенным общежитским одеялом. Нечаеву было уютно здесь, он давно здесь не был, не хотелось. А теперь ему снилось, что он проводит политическую работу в студенческом общежитии. А заковыристый паренек все спрашивает, отчего Сталина вынесли, а Ленина забыли... Но его все это уже не мучает, во всяком случае, не так как раньше, ведь он может в любой момент проснуться и увидеть добрые Умкины глаза.

Так он обошел всех и лишь потом взглянул в окно. Нет, снега не было, а окно тихо и неприятно, словно неоновая лампочка, зудело от ветра.

Потом громко ухнуло, где-то у здания нового цирка, а это уж почти рядом. Послышалась короткая автоматная очередь, Андрей понял, теперь не девяносто первый и не девяносто третий, белый дом будет здесь, на Ленинских горах.

37

Воропаеву казалось, что он едет не по Москве, а участвует в каком-то сумасшедшем ночном сафари. То и дело навстречу из грохочущей темноты вылетали груженые доверху мебелью и прочим домашним скарбом "Газели", "Бычки" и другая рогатая живность. Москва напоминала саванну во время пожара, только было здесь очень холодно.

- Почему? Почему стоит России чуть-чуть начать выкарабкиваться из глубокой ямы, как появляются люди, увлекающие ее в очередной кровавый вихрь? - сам себе задавал вопрос Вениамин Семенович, пробираясь через начавшуюся с утра очередную бойню.

Он только что расстался с Заруковым, поручив тому приглядеть за семьей, и ехал к Университету. Оттуда уже доносилась стрельба. Чем он там поможет со своей шестеркой? Грузовик достать не удалось - ночью на управление напали пронюхавшие о предстоящей бойне граждане и увели все что было на ходу. Мародерство уже затихнувшее, опять окрепло и приобрело резко направленный транспортный характер.

Когда он у площади Гагарина свернул на Воробьевское шоссе, из темноты вырос "Мерседес". Автомобиль был развернут поперек дороги и мигал всеми бортовыми огнями, как новогодняя елка. Рядом стояло человек шесть с автоматами наперевес. На багажнике возвышалась старая двадцатилитровая канистра. Воропаев притормозил и, не глуша мотор, высунулся из окна.

- Что, братки, у вас проблемы? Вперед шагнул самый длинный с маленькой головкой:

- Нет, папаша, проблемы не у нас, а у вас.

Братва дружно засмеялась, впрочем коротко и холодно.

- А, ... - кисло догадался Воропаев и нащупал пистолет, - Бензина нет?

- Нет бензина, и Москвы нет, и мира нет, и тебя, папаня, тоже нет.

- Как это? - прикинулся простачком Воропаев, и на всякий случай включил мигалку.

Теперь небольшой объем Москвы с жигулями, мерседесом и затаившимися в обоймах свинцовыми мушками, стал периодически вспыхивать неживым синим светом.

- Братва, так это полковник всея Руси, - догадался коренастый прыщавый парнишка и дал короткую очередь по фонарю. Синий объем исчез.

Долговязый повернулся, показал, чтобы не хулиганили, и интеллигентно попросил Воропаева выйти из машины:

- Давай, давай старик, сейчас я тебе объясню, почему ничего нет. Ты поймешь.

Воропаев медленно вылез наружу и встал, ревматически потирая спину.

- Что там, прострелило? - сочувственно спросил долговязый, - Это оттого, что ты, старик, мало двигаешься. Ну-ка, станцуй нам.

- Бросьте, ребята, если вы насчет бензина, то у меня на донышке, да и тот семьдесят шестой, для вашего аппарата маловато будет.

Долговязый усмехнулся и махнул повелительно рукой. Один из компании, с метровым резиновым шлангом в руках, подошел к жигулям и начал колдовать с крышкой бензобака.

- Ну-ка, станцуй нам гопак, - попросил долговязый.

Воропаев, будто бы извиняясь, развел руками, мол, негоже старику пляски плясать, но длинный ударил из калашникова по земле, так, что Вениамин Семенович запрыгал, словно земля стала раскаленной.

- Вот так, уже ничего, теперь сосредоточься и постарайся проснуться.

- Да я и так не сплю, - приседая, кряхтел Воропаев.

- Да у него тут полбака! - крикнул парнишка со шлангом. Долговязый усмехнулся и, будто что-то припоминая, стал говорить вкрадчивым голосом:

- Сейчас займемся поиском сущности, полковник. Мне кажется, ты уже начинаешь просыпаться, вот так, пониже, и спину держи прямо. Но это только кажущееся пробуждение, вроде ты и не спишь, а на самом деле спишь, то есть твое собственное Я не проснулось. Так ты и жил всю свою жизнь, встать! Сесть! Встать! Сесть! Ты как машина, только очень плохая, вроде жигулей. Ты весь во власти эмоций, тебе страшно, и ты можешь только рефлексировать.

Воропаеву действительно теперь стало страшно.

- Но не пугайся старик, мы тебя освободим, ведь на самом деле весь этот мир тебе снится, а когда ты проснешься, ты увидишь, что ничего вокруг попросту нет. Но для этого постарайся сосредоточиться, например, на правой ноге. Да не дрыгайся, и не на левой, а на правой, нет, не понимает, можно и помочь...

Долговязый выстрелил Воропаеву в правую ногу. Тот схватился руками за обожженную правую голень.