Зато связана была сегодняшняя жизнь Сараева с напряженным ожиданием появления Милы и армии ее друзей без определенных занятий и места жительства и с реальной угрозой их нападения на него и на его квартиру. Но после того, как обзавелся Сараев личным оружием и защитным жилетом плюс дверь, стал он чувствовать себя, можно сказать, неуязвимым и защищенным со всех возможных сторон. Потому что на улице, за пределами своей неприступной квартиры, Сараев всегда в бронежилете ходит и с пистолетом в правом кармане брюк. И выхватить из кармана пистолет ничего ему не составляет. А внутри, в стенах и за дверью, тем более никто и ничто не может ему угрожать. То есть всегда и везде он, Сараев, выгодное и господствующее положение занимает и имеет все необходимое для эффективной самообороны и для удержания под контролем своих заранее подготовленных позиций. Было у него, правда, до последнего буквально времени одно узкое место, как говорят, одна ахиллесова пята, но он его (или, точнее сказать, ее) устранил.

А как получилось все это, ну, то, что обнаружил Сараев у себя эту пяту? Он же о ее наличии не знал и не догадывался. Считал, все у него на высоком уровне организовано: и дверь, и вооружение, и индивидуальные средства защиты. А вышло, что совсем не так это на практике, причем далеко не так. По воле случая все выяснилось, неожиданно.

Захотел, значит, утром, около семи часов, Сараев квартиру свою покинуть с целью на работу идти. Замки отпер, на дверь надавил, а она не поддается его усилию. Мешает ей что-то перемещаться в пространстве, упираясь в нее извне. И Сараев тогда нажал на дверь сильнее и настойчивее, всем весом своего корпуса, и протиснулся из квартиры наружу, на площадку. А там, значит, под дверью его, сосед лежит в собственном соку, отдыхает. То есть он пришел вчера еще, по всему видно, а жена его не пустила из воспитательных соображений. Или, может, он не смог звонком воспользоваться по назначению и потому лег спать на полу - между лифтом и дверью Сараевской квартиры. В общем, заночевал он у Сараева под дверью, головой в нее непосредственно упершись. И Сараев, открывая утром свою несгораемую дверь, невольно представил себе в воображении картину, что вот он выходит, а его тут, за дверью, подстерегают они. И он ничего не сможет успеть, и они его схватят и скрутят, используя преимущество внезапности нападения, и впихнут, допустим, в квартиру и следом за ним в им же открытую дверь войдут без препятствия и помех и расправятся с ним в его квартире.

И, представив себе все это как на ладони, понял Сараев, что в двери необходимо было предусмотреть так называемый глазок, а он его опрометчиво не предусмотрел. Потому что в магазинных дверях глазков не было и в помине, а сам он до установки глазка не додумался, что вполне понятно и разумеется.

Хотя есть, конечно, в глазке и свои неоспоримые минусы, оборотная, так сказать, сторона медали, и неизвестно, чего все же в нем, в глазке, больше минусов или, наоборот, плюсов. Ведь для установки глазка в дверь необходимо сквозное отверстие в ней иметь или, проще говоря, дырку серьезного диаметра. А сквозь дырку при надобности можно все. И выстрелить можно в упор, и газ можно слезоточивый или отравляющий в помещение напустить. "Черемуху", допустим, а то и иприт-люизит какой-нибудь. То есть взять, глазок пробить, ну хоть отверткой, - и пожалуйста, дырка в вашем распоряжении. И Сараев пришел к мнению, что глазок в дверь надо, конечно, вставить, но это должен быть глазок специальный.

Ну и изобрел он в уме такой глазок и опять чертеж составил во всех деталях, и опять ему на работе, в механическом цехе, по этому чертежу все нужные части изготовили за очень умеренную плату. Выточили, значит, бобышку из стали и внутрь глазок вставили, Сараевым в магазине "Товары для дома" купленный и в цех принесенный. Самый простой глазок то есть вставили. И с одной стороны, со стороны приложения глаза, бобышка эта закрывалась крышкой на пружине и с защелкой. И крышка тоже, конечно, стальной была выполнена, толщиной пять миллиметров. А с другой стороны, с противоположной, сварщик Лагин бобышку к двери приварил сплошным швом, предварительно просверлив ее, дверь, насквозь. То есть и лист стальной, и облицовку из деревянных планок. И надо если тебе в глазок посмотреть - поднимаешь сперва защелку, потом крышку на себя оттягиваешь и потом уже смотришь в глазок сколько надо. А посмотрев, защелку отпускаешь, крышка, понятное дело, захлопывается, пружиной притягиваемая, и можно уверенно и безбоязненно выходить. Это если все тихо и мирно за дверью. А если там есть кто-нибудь нежелательный или внушающий подозрения, ты просто-напросто не выходишь, а ждешь в квартире со всеми удобствами, пока он уйдет и путь будет свободен.

И Сараев был счастлив и рад, что удачно и своевременно заметил он и осознал всю пагубность отсутствия в двери смотрового глазка и успел предпринять неотложные шаги в нужном направлении. Он на радостях, что не сплоховал и не попал впросак, даже водки выпил в кафе нового автовокзала, расслабился. Он обычно-то, как правило, автовокзал этот новый стороной обходил. Или справа обходил, по проспекту Свободы Слова - бывшему имени Правды, или слева - по улице Интернационалистической. А то и вовсе мимо него шел Сараев, верхней дорогой, по бульвару Героев Сталинграда, давая тем самым ощутимый крюк. Потому что там, наверху, у него еще четыре варианта пути домой выходило, и каждый раз Сараев ходил другим путем, чередуя их между собой по порядку.

А тут, значит, вздумалось ему через автовокзал пройти, по его зданию, и в кафе вокзальном или в ресторане водки выпить. "А заодно, - подумал Сараев, - я хоть своими глазами погляжу, что они там возвели за пятнадцать последних лет".

Этот вокзал пятнадцать лет строили подряд и в эксплуатацию перед самым новым годом сдали, под праздник, значит. И торжество по этому случаю и поводу устроили с показом по городскому телевещанию и собрание с речами провели, и сам президент строителей поздравил по телеграфу с трудовым подвигом, в том плане, что кругом развал и повсеместный спад экономики и производства товаров, а они, строители, преподнесли своему родному городу в дар чудо-автовокзал, крупнейший, можно сказать, во всей Европе. И Сараев захотел, значит, выпить водки в кафе или, может, в ресторане автовокзальном.

И он вошел через центральный вход в здание вокзала и быстро нашел глазами вывеску "Кафе" и пошел в него, и идет он, а сам думает: "Чего ж это, интересно, людей тут, в вокзале, не видно? Как в планетарии". И Сараев вошел во вращающуюся дверь под вывеской и сел в полумраке за круглый стол. А за другими столами никого он не увидел, то есть пусто было в кафе и безлюдно. Официанты одни там были. В дальнем углу они в шахматы играли и в "козла" и в какую-то азартную карточную игру. И подошел к Сараеву официант через пол примерно часа, наверно, проигравший. И он сказал:

- У нас ничего нет. Водка одна есть. Русская.

- А закусить? Сараев у него спрашивает.

А официант говорит:

- Так кухня не работает. Кормить некого.

- Почему некого? - Сараев говорит.

А официант ему:

- Потому что! - И: - Автобусы ж, - говорит, - не ходят.

А Сараев говорит:

- А вокзал, - говорит, - тогда этот зачем?

А официант говорит:

- А я знаю? - И: - Что я, - говорит, - тебе, доктор? Ну и выпил Сараев принесенной официантом водки, сначала сто грамм без закуски, а после еще сто. И, конечно, он опьянел и покинул кафе нетрезвыми шагами и стал задавать вопросы встречному милиционеру в звании рядового. Мол, почему автобусы не ходят и почему людей вокруг, в вокзале, никого нет? А милиционер, он мог бы Сараева привлечь за нетрезвый вид в общественном месте, но не сделал этого, а указал ему на информационное электронное табло, на котором горели тусклые буквы: "Все рейсы отменены ввиду непоставок горюче-смазочных материалов".

- А вокзал зачем сдавали? - спросил нетрезвый Сараев.

- А это не моего ума дело, - ответил ему милиционер.