Как всегда, когда Иван Ефимович обдумывал что-нибудь важное, он стремился выслушать мнение других.

Помню, мы ехали под Таманью на его газике холодной лунной ночью. Командарм, озабоченный и молчаливый, вдруг предложил: Давайте остановимся, перекусим... Мы присели на плоский камень в стороне от дороги, адъютант разложил на газете колбасу, хлеб и удалился к машине. Перекус был, конечно, только поводом - Петрову захотелось поговорить наедине.

Через пролив била наша артиллерия. На том берегу вспыхивали разрывы снарядов, над Огненной землей перекрещивались разноцветные трассы.

- Как вы считаете, они смогли бы прорваться на север? - спросил Иван Ефимович. - Не берегом, конечно, не на Камыш-Бурун, а где-то левее, степью...

Командарм знал, что снять десант морским путем невозможно: мы не имели кораблей, способных пробить блокаду и осуществить перевозки такого масштаба на самом широком участке пролива. Мысль о прорыве войск по суше на соединение с главным десантом была естественной. Если не это, оставалось одно - стоять насмерть...

Я ответил, что, по-моему, поставить активную боевую задачу - лучший выход. Это воодушевит людей, уже показавших исключительные стойкость и мужество, придаст им новые силы. И успех, особенно при каких-то встречных действиях с севера, возможен.

Петров молчал. Чувствовалось, его одолевают мучительные сомнения.

Для командарма много значило, конечно, мнение самих десантников. Как мне известно, полковнику Гладкову поручалось обсудить положение со старшим командным составом. Гладков был за прорыв. Знаю также, что эту точку зрения решительно разделял командир морского батальона Беляков. Моряки готовы идти в голове! - заявил он на совещании у комдива.

Приказ прорываться был отдан. Исполнение его ускорилось в связи с дальнейшим осложнением обстановки: гитлеровцы, подтянув дополнительные силы, начали новый штурм плацдарма. Более чем вероятной становилась высадка с фашистских барж контрдесанта.

Вечером 6 декабря, когда истекали 36-е сутки существования Огненной земли, полковник Гладков повел свои поредевшие полки на прорыв вражеского кольца. Морской батальон Белякова, как и при высадке, использовался в качестве передового штурмового отряда.

В предшествующие этому ночи принимались меры, чтобы доставить в Эльтиген побольше патронов и особенно гранат. Но 5-го туда прорвался один-единственный мотобот. Как назло, разыгрался еще и шторм. Всего мы смогли дать десантникам на дорогу около 15 тонн боеприпасов. Кое-что добавили к этому летчицы Бершанской. По особому плану обеспечивала уход войск с плацдарма вся артиллерийская группа Малахова.

Не мне рассказывать, как развивались в ту ночь события на крымском берегу пролива, тем более что это подробно описал в своих воспоминаниях генерал В. Ф. Гладков. Но то, что стало фактом к следующему утру, не только оправдало, а и превзошло все связанные с принятым смелым планом надежды. Совершив 20-километровый марш по вражеским тылам, эльтигенцы почти с ходу овладели господствующей над Керчью горой Митридат, а также южной окраиной города с пристанью Угольной. А одна из штурмовых групп прошла город насквозь и соединилась с нашими войсками на северном плацдарме.

Будучи моряком, я остерегаюсь вдаваться в разбор сухопутных операций. И все же думается, что обстановка, сложившаяся к утру 7 декабря, могла быть тогда использована для овладения всей Керчью. Конечно, при немедленных и очень решительных действиях достаточно крупными силами.

Сутки спустя группе Гладкова, закрепившейся на Митридате, начали переправлять морем подкрепления - это было поручено азовцам. Однако войска, сосредоточенные под Керчью, очевидно, не были готовы перейти в наступление. В конечном счете группу полковника Гладкова, сделавшую все, что она могла - а кое-что, наверное, и сверх этого! - азовцам пришлось снимать и вывозить через пролив.

Красный флаг над горой Митридат снова взвился в апреле сорок четвертого.

Хочу досказать здесь историю капитан-лейтенанта Кулика, который был послан комендантом в Эльтиген на три-четыре дня.

Его команда - связисты, манипуляторы-гидрографы и маневренная группа медиков (те же отважные девчата, что работали на Малой земле) - делала свое дело на Огненной земле до конца. По представлению армейцев Кулик получил на плацдарме орден Красного Знамени. Незадолго до оставления Эльтигена он был ранен и ослеплен вспышкой близкого разрыва авиабомбы. Невидящий, с завязанной головой, Кулик дошел до Керчи, опираясь на плечо краснофлотца своей команды Николая Хлопова. Тот вел и еще одного офицера, тоже ослепшего, и впоследствии был награжден за спасение двух командиров орденом.

А на захваченной керченской окраине слепой Кулик вспомнил про свои комендантские обязанности. Отлично зная эти места, он доложил полковнику Гладкову, что световые сигналы катерам, которые пойдут от другого берега, лучше всего подавать со второго этажа аптеки, если только уцелело это здание. Так и был подведен к занятому десантниками участку первый тендер с разведчиками. Обратным рейсом он доставил Кулика вместе с другими ранеными на косу Чушка.

Встретились мы с Николаем Андреевичем в Тамани. Я отправил его самолетом в геленджикский госпиталь, к майору медицинской службы Хорошиной, ученице знаменитого Филатова. Она сумела вернуть Кулику зрение, и он еще долго служил на флоте, а сейчас - капитан 2 ранга запаса.

Еще два десанта в Крым

С ликвидацией эльтигенского плацдарма закончилось прямое участие Новороссийской базы в боях за Крым. Питание войск Приморской армии, сосредоточенных под Керчью, оставалось, естественно, за Азовской флотилией. В подчинение ей перешла развернутая на таманском берегу Керченская военно-морская база.

Если попытаться кратко выразить те мысли, которые владели мною при возвращении из Тамани в Новороссийск, то сводились они к следующему: враг все еще силен и упорен, за захваченное держится зубами, и воевать на Черном море предстоит, как видно, подольше, чем казалось не так давно, когда многим верилось, что удастся очень быстро очистить от гитлеровцев Крым.