— А придти и взять не хочешь? Или силёнок не хватит?

— Перестань, — пассажир поморщился. — Надо будет — придём. Со своими сейчас воевать недосуг. Кроме того. Вот этот, — он ткнул пальцем в одну из фотографий, — нужен обязательно живым. Ну как?

Кондрат взял фотографии, сунул в карман ватника.

— Куда доставить?

— Вот адрес. Фургон под окна пусть подгонят и погудят три раза.

— Ладно. Только тут такое дело…

— Выкладывай.

— Сберкасса на Соколе…

— Я же предупреждал, Кондрат, что осадное положение.

— Да это и не мои вовсе. Шпана залётная. Про них разговора нет. Тем более, что их половину постреляли, а остальные дворами ушли. Мой человек рядом гулял и влетел в оцепление. Позвони в ментовку — пусть выпустят. У него паспорт на Сазонова.

— Липовый?

— Да это они в жизни не сообразят. При нём деньги. Вот его сейчас и крутят, хотят под налёт подвести. Я чего боюсь — что из-за всей этой заварухи стрельнут его во дворе, и привет… Позвонишь?

— Договорились. Ну, счастливо.

— И тебе.

— В Управление, — скомандовал пассажир лейтенанту, когда фигура в ватнике растворилась в ночи. — И побыстрее.

Скорее всего, последующие встречи происходили редко, потому что один не вылезал из лагерей и тюрем, а второй был занят своими таинственными делами, и обоим — недосуг. Один строил царство вольных людей, а второй — величественный храм власти. И трудно было бы определить хоть какое-то сходство между ними, если не учитывать, что любое строительство чего угодно подчиняется одним и тем же законам и в жилах хранителей законов течёт одна и та же кровь. Поэтому-то их тайное братство нерушимо. Даже если различны цели и иногда приходится воевать.

Надо думать, что именно Кондрата и имел в виду Старик, когда, инструктируя будущего президента России Федора Фёдоровича, упомянул вскользь, что один только достойный человек и есть во всей Восточной Группе, да и тот ещё не определился как следует. Потому что вот они уже, сидят рядышком в кабинете Старика. Один на диване, где беседовал недавно со своим двойником Хорэсом. Второй — в инвалидной коляске с хромированными поручнями. А адъютант Старика Игорь в соседней комнате запросто распивает чай с неким желтоглазым, представившимся Зямой.

— Что врачи говорят? — спросил Старик, поглядывая на высохшие ноги собеседника.

Тот пожал плечами.

— Говорят, что я уже лет пятнадцать как покойник. А я живой. Ты тоже ещё живой. Все лютуешь… Что так мало людишек взорвал? Порох закончился?

— Лишнего болтать не надо.

— А я никогда не болтаю, привычки такой нет. Видать, мы тебя здорово застращали, раз ты на такое пошёл. Напугался моих губернаторов, ась?

— А ты сам как думаешь?

— А мне всё равно, если хочешь знать. Губернаторы — они что? Говно, извини за выражение. Я уж с тобой хитрить-то не буду, сам прекрасно понимаешь, что они мне только для фасада и надобны. Мне что с губернаторами, что без них — один хрен.

— А зачем же ты с ними спутался?

— Так уж случилось. Сперва слушок прошёл, что людишки вместе собираются, толкуют — как дальше жить. Потом знакомый один посоветовал приглядеться, серьёзный человек — в авторитете. Ну я их и вызвал к себе, поговорили о жизни.

— Скажи, Кондрат, а они и вправду удумали власть взять?

— Так это они и сейчас ещё дурят, — скупо улыбнулся Кондрат. — Как с тем слоном. Съесть-то он, может, и съест, да кто ж ему даст. Там мужиков-то нету, мелочь одна. Но шухер хороший подняли. Да и я помог малость. Тут ведь как… Одни хотят власть взять, а другие — поставить.

— И кого хочешь ставить?

— Да всё равно мне. Мне этот надоел сильно, которого вы в Белоруссию сплавили. Совсем никакой. Вроде Горбача. Не поймёшь даже — есть власть или нету. А мне надо, чтобы хоть какой порядок, но был. Чтобы было к кому зайти, чаю попить, по делам поговорить. Вот как к тебе. Твой — новенький, он тебя слушать будет, вот и ладно.

— Думаешь — будет?

— Чего мне думать? Раз в гости позвал, значит — договорился с ним. Теперь со мной договоришься. А я уж помогу.

— А скажи-ка мне, Кондрат, — неожиданно поинтересовался Старик, — а зачем тебе власть? В государстве, я имею в виду. Власть — она ведь и есть власть. А твоим орлам волю подавай, им власть только жить мешает.

— Да что ты несёшь, Тимка, — недовольно прокряхтел Кондрат. — Хрень какую-то говоришь… Государственная власть — она к нам касательства не имеет, у нас свои порядки. Раньше, при Советах, не имела касательства, сейчас не имеет и никогда не будет иметь. Ты когда-нибудь слышал про власть, которая бы хоть на одно воровское уложение посягнула? Ась? И не услышишь. Это, может, в Америке какой и по-другому, а у нас так. Но власть в стране — она должна быть, потому что мужиков и шпану всякую надо в строгости содержать. Чтобы место своё знали. А когда в стране порядка нет, то и получается то, что получается.

— А что именно?

— То! Работать никто не работает, шпана какая-то наперегонки с ментами по улицам носится, занимается, понимаешь, беспределом. Не по чину берут. Оборзели. Я уже понимать перестал — где воры, где не воры. Это вы чего из нормальной страны сделали? Надысь ко мне в Кандым завезли партию — ох ты! Не подойди. Мы, говорят, в законе — и носы вверх задирают. Одного, самого крикливого, замирили, остальные сразу шёлковые стали. А это, ежели хочешь знать, не моя работа. Это — для власти работа. Чтобы мужики пахали, шпана чтобы место своё знала, да менты чтобы не беспредельничали. Будет порядок — и нормально. Мы власти не мешаем, нам власть не мешает. Вот так-то.

Кондрат огляделся по сторонам.

— А я ведь у тебя первый раз дома-то… Ничего живёшь… Бедновато только.

— А ты богато живёшь?

— Да примерно как и ты. Вот губернаторы мои — те да! Богато живут. Они и при той власти не бедствовали, а теперь с цепи сорвались. Жрут в три горла, и все им мало… Шпана, одним словом. Сявки.

— А что ж ты с ними связался?

— Надо было. Ты тоже всякое барахло прикармливаешь. Этого дурачка, исполняющего, ты где подобрал?

Старик пренебрежительно махнул рукой.

— Лучше на тот момент не было. Да он и не дурак вовсе. Просто человечек. Сегодня он мне нужен. Мне сегодня много кто нужен. Ты нужен.

— Зачем? Опять диверсантов сдавать?

— Считай, что диверсантов. Только сразу условимся, что денег ты взамен не просишь, губернаторов своих в Кремль не проталкиваешь и никого из твоих уголовников ни министром, ни прокурором я делать не буду. Знаешь, почему? Во-первых, все это против моих правил, а я от них в жизни не отступался, и сейчас не намерен. А во-вторых, что бы ты у меня сейчас ни попросил, потом, по осени, все равно выйдет, что мало. Потому что ты не знаешь, какая сейчас игра идёт и что на кону. И знать про это не можешь, потому что знаю только один я. А я тебе сейчас ничего не скажу. Я тебе обещаю одну вещь. Если поможешь мне сейчас, то, когда всё закончится, придёшь ко мне, сядем вот так же, рядышком, и самое главное твоё желание, если только оно не в ущерб моему делу, я выполню. Я, как ты понимаешь, и сейчас многое могу, а тогда уж…

Кондрат испытующе посмотрел на Старика.

— Я пока не согласился. Говори, что надо. Я подумаю.

Старик выложил перед Кондратом три фотографии. Кондрат взглянул и рассмеялся.

— Это что — тот самый, который дома взрывал? Он ещё живой? Ну вы даёте! Совсем страну развалили?

— Похоже на то. Поэтому я к тебе и обратился. Твои-то ещё мышей ловят?

— Мои кого хочешь ловят. А эти двое кто?

— Это американская журналистка. А это охранник. Судя по всему, он их из Москвы вывез и сейчас находится при них неотлучно. Хорошо подготовлен.

— И где они сейчас?

— Я знаю, где они были. А где сейчас, это и надо установить. Очень может быть, что из страны их уже вывезли. Если так, то — Турция, Египет или Кипр.

— Весёленькое дело… Затратное…

— Это мы решим. Ну так что? Берёшься?

— Тебе сколько лет? — неожиданно спросил Кондрат.