Мама все еще держала меня за руку.
Сидоров, морщась, полез в карман, достал длинный ломкий пласт упаковку таблеток, извлек одну белую таблетку, бросил в рот.
Жак искоса поглядел на него, одной рукой поискал у себя за спиной и вытащил шлем, похожий на шлемы танкистов из войн других галактик.
Жак протянул шлем маме:
- Это - Сидорову, пускай свой студень прикроет... Во как корячится.
Мама отдала шлем Сидорову.
- Спасибо, - Сидоров снял кепку, и я вновь увидел его, поделенный надвое, изрытый бороздами, похожий на грецкий орех, чуть подрагивающий мозг. - Спасибо, а то, действительно, мочи нет...
Он надел шлем.
Мама с жалостью посмотрела на Сидорова.
- Долго в "отпетых"?
- Угу... - Сидоров прикрыл глаза, откинулся назад, - если бы не лапа-лапушка, до сих пор бы с огнеметом бегал.
- Это лапой так? - поразилась мама. - Я думала, что хвостом.
- Уу, - Сидоров отрицательно помотал рукой, - если бы хвостом, вообще бы убил. Чтобы быть точным - не лапой даже, а когтем. Мы называли его хирургом, - Сидоров разлепил глаза, видимо, он пришел в себя, - ну, ничего. От меня он тоже получил подарочек. Ему эта черепушка, косточка эта жизнью вышла.
Сейчас я понял, отчего мама посоветовала мне одеться потепелее. Было холодно. Я передернул плечами.
Тоннель сделался шире; я видел, как от него отходят другие тоннели, поменьше, некоторые из них (я успевал заметить) были ярко освещены и казались высокими бесконечными парадными залами, некоторые были такими же, как и тот, по которому мы ехали, - тусклыми и пыльными, - и были еще провалы в стене, черные и узкие, - проходы во тьму.
Мы обгоняли машины и тяжелые автобусы, странное дело! - порою мы обгоняли пешеходов, бредущих вдоль пыльной стены с черными проводами. Один раз мы оставили за собой колонну солдат в противогазах, бегущих узкой цепью. "Отпетые?"- хотел спросить я, но не решился.
- Слушай, Сидоров, - сказала мама, - а у второй вахты телефон будет?
- Будет, будет, - улыбнулся Сидоров, успеешь, не бойся.
Тоннель стал превращаться в большую площадь, и площадь запруживалась машинами.
- Это что такое? - заволновалась мама. - Большой сбор? Этак мы не успеем...
Сидоров повернулся к шоферу:
- Жак, уважь даму...
Жак кивнул. То газуя, то маневрируя, он довольно быстро подкатил к шлагбауму.
Наша машина удачно вписалась между двумя такими же сигарообразными и толчками - подвигалась вместе со всеми к шлагбауму.
- Так, - мама посмотрела на часы, - коллега Сидоров, телефон на вахте?
Сидоров согласно махнул рукой.
- Я тогда постараюсь...
Сидоров отодвинул дверь кабины, придержал маму за локоть.
Мама легко спрыгнула на землю, пошла между машинами к вахте.
- Хороша, - вздохнул шофер Жак.
- Да уж, - согласился Сидоров, - неплоха.
Мама подошла к вахте. Караульный кивнул, завидя ее.
Телефон черной допотопной лягушкой распластался на стене тоннеля.
Мама разговаривала по телефону, морщилась от гудков машин, втолковывала что-то в телефонную трубку, зажимама одной рукой ухо.
Шофер положил руки на руль. Отдыхал.
- О, - сказал Сидоров, - гляди. Краса планеты. Андромеда.
- Где?
- Да вон, недалеко от вахты, вон...
Я тоже стал вглядываться.
- Вы, - тихо сказал я, - ошибаетесь, не может быть, чтоб так скоро... конкурс был еще вчера...только вчера. Еще неделя, целая неделя.
- Хо, - обрадовался Жак, - слыхал невинного? Все он знает, и про конкурс, и про Андромеду, а про то, как себя вести, не знает.
- Но почему? - недоумевал я. - Почему? Я точно знаю, конкурс в орфеануме был вчера. Вчера была победительница - 120 очков. Еще неделя...
- Парень, - объяснил мне Сидоров, - если ты все знаешь про конкурсы и про Андромед, так как же ты не знаешь, что после конкурса дракона злить нельзя?
- Я... - я вдруг увидел, что мама остановилась у машины с открытым кузовом, - остановилась, заговорила, - я... - горло у меня перехватило, ибо я увидел, с кем разговаривала моя мама, - не знал.
- Ну так узнай, - довольно грубо сказал Сидоров, - зверек, может, и заснул бы, может, и забыл бы за неделю-то подготовки - такое бывало - редко, но бывало, а ты напомнил.
- Мэлори, - заорал я и рванулся в отворенную дверь кабины, - Мэлори!
Мэлори, разговаривающая с моей мамой, повернулась. На ней была шубка, отороченная белым мехом.
Завидев меня, она замахала руками, заулыбалась.
- Джеки, - кричала она, - Джеки! И ты?...Ты чего с "псами"? Джеки! Тебе никто не говорил, какой ты славный! Я лю...
Сидоров швырнул меня обратно на сидение.
Машина с Мэлори медленно проползла под поднятым шлагбаумом.
Мэлори стояла в кузове и махала рукой.
Горло мне раздула безобразная икота, я утирал слезы рукавом, вопил что-то нечленораздельное, глупое.
- Чего это? - с опаской спросил Жак.
- Истерика, - спокойно объяснил Сидоров и добавил: - Вот скажи-ка мне лучше, отчего это хорошие женщины нормальных мужиков не любят, а все какую-то слизь болотную, слабаков, истериков?
- А оттого это, - мама подошла к кабине и протянула руку, Сидоров помог ей влезть и затворил за ней дверь, - спасибо... что в хорошей женщине сильнее материнские черты. А матери что важнее всего? Обогреть да приласкать, накормить, защитить. Для матери в мужчине важна не сила, а слабость.
- Мудро, - буркнул Сидоров.
Мы въезжали под шлагбаум.
- Джек, - обратилась ко мне мама, - во время развода от меня - ни на шаг! На тебя разнарядка - в лабораторию.
- Я хочу в "отпетые", - я перестал плакать, смотрел прямо перед собой, - там должен быть выбор - я пойду в "отпетые".
Мама извлекла из сумки сигареты, предложила Жаку и Сидорову.
Те взяли.
- Командир, - попросил Жак, - покажи фокус!
- Есть, - улыбнулся Сидоров, - для дамы, для коллеги Рахиль - покажу!
Он снял шлем и закурил.
Машина тем временем подкатила к шлагбауму.
- Дверь? - спросила мама.
- Уу, - покивал, затягиваясь сигаретным дымом, Сидоров.
Мама приотворила дверь.
Солдат поднял шлагбаум.
- Сидоров, - крикнул солдат, - что у тебя за толпа в кабине?
Сидоров махнул рукой, мол, не мешай.
Солдат хмыкнул, пожал плечами. Мама протянула ему пропуска.
- Да не надо, - поморщился солдат, - я и так вижу. Валяйте, валяйте, а то на развод не поспеете.