- Слушай, - спросил я, а вас что - наказывают?

- А как же, - с гордостью сказала Мэлори, - мы, инкубаторские, такие... Нас нельзя не наказывать.

- И как же вас наказывают?

- Ну как... прогулок лишают, книжки из библиотеки не дают про драки, а только про любовь, в кино не водят, потом это... сладкого лишают.

- Сладкого? - я остановился и воззрился на нее в изумлении.

Она тоже удивилась:

- Ты чего уставился? Ну да, сладкого... пирожного там, шоколада, конфет, компота...

- Ком-пота? - раздельно проговорил я.

- Компота, - подтвердила Мэлори.

Я расхохотался и чуть не уронил Мэлори.

Она обхватила меня за шею и вдруг рассмеялась вместе со мной:

- Ага, компота...

Я поцеловал Мэлори, тихо опустил ее ноги на землю... Мы стояли, обнявшись так, долго-долго...

- Дурак, - оторвалась Мэлори, - задохнуться можно.

- Ну и пусть...

- Подожди, - она отстранилась от моих губ, - погоди... Мы как-то в кантине подрались, стали пирожными швыряться; Жучка на шум прибежала, а ей в лоб заварное - плям! - и в нос - хлысь! Вот смехота была.

- Сладкого лишили?

- А как же! Жучка - баба хорошая, веселая. Говорит: вы пирожными объелись до того, что кремовые обстрелы устраиваете. Будет с вас. Посидите недельку без глюкозы и сахару. Только на пользу.

- Жучка...За что вы ее так?

- За имя - Джульетта.

- Юлия?

- Неа. Джульетта. Джульетта Сидоровна.

- По-моему, смешнее, чем Жучка.

- Конечно, смешнее. Мы ее любим. Она для нас танцы с "отпетыми" выбила.

- Тебе понравилось?

- У... "отпетые" знаешь какие! И танцуют не так, как некоторые... Ноги оттаптывают.

- Настоящие "отпетые"?

- Счас. Курсанты, конечно.

Я сжал Мэлори.

- Вот ты какая - пирожными бросаешься, над воспитательницами смеешься, с курсантами шашни водишь...

- Ох, дурак, пусти, пусти...Ого, вот это раздул ноздри - у тебя сейчас оттуда дым повалит, как у Дракоши...Ого...

Я клонил Мэлори к земле...

-----

- Ты веришь, что он все видит?

- Кто?

- Ну, Дракоша, кто же еще?

- Нет... Как он может все видеть? Может, там, где его глаза установлены, видит?

- У нас на всех четырех стенках орфеанума по огроменному глазу. С окно... О! О- такие. И то краснеют, то бледнеют, то зеленеют...Смехота...

- У нас в квартирах установлены. На улицах - редко...

- У "отпетых" вообще глаз нету. Только в палестрах.

- Мне отец объяснял: если ты глаз не видишь, то и Дракон тебя не видит.

- Дурость. А если ты к глазу спиной - затылком повернулся: ты же глаз не видишь, а он-то твой затылок точно видит.

- Ничего не дурость, - рассердился я, - он лица твоего не видит, если уж так хочешь быть точной. Батя у меня не врет и зря не говорит.

- А затылок, спину видит?

- Ну...

_ Это хорошо. Мы знаешь, как иногда развлекаемся? В дортуаре - "Дочери Дракона" отбарабаним, все воспиталки выйдут - ключиком щелк, по коридорчикам топ-топ - а мы на кровати вскочим: "Э!" - она высунула язык, потом вскочила на ноги, повернулась ко мне спиной и нагнувшись задрала юбку, - приятного аппетита, папочка!

- Может, ему нравится?

- Ну да, нравится. Глаз аж багровеет - во как ему это нравится.

- Мне так нравится, - сказал я и обнял ноги Мэлори, потерся о них щекой, - очень.

- Еще бы тебе не нравилось, - Мэлори несильно подергала меня за волосы, - тебя-то папа с мамой, постанывая от удовольствия, сработали, а надо мной художники, скульпторы, компьютеры, роботы, ученые, институты, лаборатории мозг и мускулы всей планеты трудились.

Я отодвинулся.

- Зачем ты так говоришь?

Мэлори присела на корточки, заглянула мне в лицо:

- Джек, ты чего сегодня такой?

- Какой?

- Нудный... Будешь дундеть - я к тебе больше не приду. Понял?

Я кивнул.

- О, кстати, - она хлопнула меня по плечу, - мне и так-то немного осталось...

- Как? - я бросил Мэлори на землю и вцепился ей в плечи. - Как?

- Пук, - спокойно ответила Мэлори, - Дракоша проголодался. Были смотрины. Конкурс. Я набрала 120 очков. Высший балл... Уникальный случай, между прочим. У Дракоши глаз побелел от восторга, с мраморной стенкой слился. Такое было в истории орфеанумов всей планеты шесть раз. Шесть раз. Я седьмая. Представляешь?

Я отпустил плечи Мэлори. Опустился рядом с ней на землю.

- Представляю. И поздравляю. Ты из-за этого опоздала?

- Ага. Меня девки поздравляли.

- С чем?

- С высшим баллом, с чем! Э, недотепа ты, недотепа...

- Я не понимаю, не понимаю, - я замотал головой, - не могу понять! Они же тебя со смертным приговором поздравляли...

Я осекся и поглядел на Мэлори.

Я боялся, что она снова засмеется.

Или наоборот, напротив - разрыдается.

Мэлори взяла мои руки в свои, чуть склонила голову и, посерьезнев, сказала:

- Да. Ты прав. Это может показаться странным, но я была так счастлива, когда после каждого моего номера мне хлопали, а глаз - тот, что на стене, бледнел и бледнел... Знаешь, многие даже плакали. Жучка меня расцеловала, потом убежала прочь. Ты не поймешь... После такого и умереть не страшно.

- Где уж мне, - буркнул я, - что ты хоть там делала?

- А все! Читала, пела, танцевала, отрывок из пьесы разыграла...

- Сама с собой?

Мэлори преобразилась, она отпустила мои руки; голову и стан стала держать еще прямее - какой-то неуловимый ток прошел по всему ее существу. Передо мной стояла уже не Мэлори... Вернее, Мэлори, но другая, не знаемая мной до сих пор...

- Не мнишь ли ты, что я тебя боюсь? - произнесла она. - Что более поверят польской деве, чем русскому царевичу? Но знай! - она остановилась и продолжала: - Что ни король, ни папа, ни вельможи не думают о правде слов моих. Димитрий я иль нет - что им за дело? Но я предлог раздоров и войны!.. И тебя, мятежница, поверь, молчать заставят! Прощай!

- Здорово, - сказал я.

Мэлори улыбнулась, поморщилась и помахала рукой, дескать, слушай, что дальше будет:

- Постой, царевич, - она вытянула руку вперед, лениво, медленно, наконец, - Мэлори чуть качнула ладонью, - я слышу речь не мальчика, но мужа, с тобою, князь, она меня мирит, невольный твой порыв я забываю...

Мэлори замолчала, положила мне руки на плечи:

- Нравится?

- Кто это? - спросил я.

- Очень древний поэт из чужой галактики. Пушкин...

- Аа, - припомнил я, - точно... у них не было драконов!