- Ничего, пусть отсыпается. Мамочка уйдет - я его к Костроме поставлю. Он у меня ни одной ночки не поспит, ни одной! Все банки, склянки перемоет...
- Да ты на это чудо посмотри...Это же чмо. От такое рыло наел на маминых пирожках. Он же все склянки перебьет, а отвечать Костроме...
- Ничего он не перебьет. Первую чашку кокнет, я его...
- Он Сане настучит...
- Не... я этих сынков знаю - не настучит. Гордость не позволит. Их же мамы с папами учили: ябедничать нехорошо.
Я открыл глаза. Парни смотрели на меня с той смесью недоуменной брезгливости и веселой ненависти, с какой смотрят на мелкую гадину перед тем, как ее раздавить.
Эта ночь... Вчера я ненавидел дракона, а сейчас я начинал ненавидеть людей.
Почему должна гибнуть Мэлори, умная, добрая, веселая Мэлори, а не эти скоты? Пусть бы их жрал дракон, планете было бы лучше.
- Нет, нет, - успокаивал я себя, - так думать нельзя... думать так скверно, стыдно, они такие из-за дракона, из-за него их загоняют в подземелье, в драконовы тоннели, а не помещают в нормальные исправительные или лечебные учреждения. Они же все больные, душевнобольные, они же психи... Разве может нормальный человек с нормальной психикой с таким наслаждением издеваться над себе подобными?.. Их надо жалеть и лечить, а не ненавидеть и проклинать...
- Эй, сынок, приехали... подымайся!
Меня дернули за рукав.
Машина стояла во дворике, вернее сказать, в округлом тупичке.
Стены тупичка были облупившиеся, со многими потеками от сырости, и напоминали стены замшелых подворотен, где стоят бачки с мусором, а веснами сладострастно орут неприкаянные бездомные коты и кошки.
Зато двери в стенах, вернее, в одной округлой стене, были что надо. Их было штук семь, и казалось, что каждая дверь выполнена по индивидуальному проекту.
Здесь были: массивная дубовая дверь с двумя тяжелыми чугунными накладками, и плоская стальная дверь, без выкрутасов, напоминавшая дверцу сейфа, и небольшая замухрышистая дверь с огромным амбарным замком - дверь чулана что ли, и две воротообразные створки будто гигантского шкафа, изукрашенные резьбой, и стеклянная дверь, толщину которой помогал понять врезанный в стекло железный замок (во тьме за стеклом, в падающем из тупичка неровном свете виднелись столы с громоздящимися на них приборами), и дверь, склепанная из толстых металлических брусьев - попросту дверь-решетка, и плоский черный, каменный створ, наподобие железного занавеса в театре, перегораживающий вход в одно из помещений тупичка.
Мы спрыгнули из кузова. Спросонья я прыгнул неудачно и чуть не упал.
Ван, спрыгнувший первым, поддержал меня за руку.
- Устал, мальчик, - подмигнул Ван Александру Петровичу, роющемуся в карманах, - намаялся...
- А? - не слушая, полуспросил Александр Петрович. - Ага.
Он извлек небольшой плоский ключик, подошел к каменной двери, сначала колупнул стену рядом с камнем ногтем, и когда - щелк! - открылся-обнаружился замок, повертел в этом замке ключиком.
Раздалось натужное гудение, словно стон мучимой твари, и дверь медленно, нехотя поползла наверх.
Александр Петрович вошел первым, в темневшей черной дырой комнате он щелкнул тумблером, и я увидел, как перед замученными, усталыми людьми засияла сверкающая мрамором зала.
- Давай, - пихнул меня в спину Ван. - И - быстрее.
Я покорно вошел в залу. Следом за мной устремились пятеро моих спутников. Мама вошла последней. Она зашла так же неспешно, вальяжно, как и Александр Петрович.
Не успела она шагнуть за порог...
- Я сотню раз говорила, - мама посмотрела на рухнувшую за ее спиной плоскую каменную глыбу, - надо сменить пружины. У нас и без того опасная и малоприятная работа, и ни к чему дополнять ее, разнообразить такими, понимаете ли, испытаниями воли.
- Вы тоже не бравируйте, - обиделся Александр Петрович, - что вы шли нога за ногу? Я, между прочим, хотел, чтобы Жакомо к нам зашел...
- Оставьте вы водителя в покое, - сказала мама, - поставит машину в гараж и придет через световой дворик. Ключ у него есть.
- Ладно, - Александр Петрович махнул рукой, - оставлю в покое. Братва! Сегодня поступаете в распоряжение Рахили.
- Формовка, что ли? - недовольно спросил Ван.
- Будет тебе и формовка, и отливка, - весело пообещала мама.
- К Костроме не пойдем? - снова спросил Ван.
- Ты мне прекрати эти клички, - прикрикнул Александр Петрович, - не в столовой работаешь.
- А где? - буркнул Ван.
- Вот отправлю тебя в последний отливочный, - пообещал Александр Петрович, - тогда и узнаешь - где! А покуда хватит болтать! За работу. Так, новенький, - Александр Петрович подозвал меня к себе, - тебе пока спать-отсыпаться, ясно?
- Ого, - выдохнул Ван, - ни черта себе. Мы тоже сверху.
- Да, - сказал я, - я хочу с ребятами.
- Тихо, - поморщился Александр Петрович, - еще накушаешься дерьма с ребятами.
Он отомкнул дверь в стене, включил в комнате свет - я увидел длинный ряд кроватей в коридоре.
- Пятая с краю, - приказал Александр Петрович, - воон с того, ложись и спи, покуда тебя не позвали. Все.
Я вошел в комнату. Александр Петрович закрыл дверь.
Я подошел к пятой кровати.
Я понимал, что здесь меня ненавидят и презирают все.
Я отдернул покрывало с кровати.
Здесь было холодно.
Я снял ботинки, пальто, расстегнул штаны и, не раздеваясь, бухнулся в постель. Я накрылся стеганым одеялом и сразу, будто кто позвал меня ласковым голосом, провалился в сон.
________________________________________________________________
Я проснулся мгновенно, будто и не засыпал.
Я повернул голову. Теперь во всех кроватях лежали люди.
- Эй, сынок, - услышал я, - куда? Куда собрался? Лежать... до подъема!
Я увидел. что в конце коридора сидит на стуле коренастый мужчина в форме.
- Я... - начал я объяснять.
- Тебе сказано - лежать! - мужчина подошел ко мне вплотную. - Что выспался?
- Да, - виновато ответил я. - Я... - я покраснел, - мне...
- А, - догадался мужчина, - пописенькать?
- Да...мне...я...
- Лежи, родимый, терпи до подъема... Лежать! - прикрикнул он на меня.
На соседней кровати приподнялся какой-то человек.
- Винченцио, - сказал человек, - ты...Что ты тут лекции читаешь? Большим начальником стал?