Часовой останавливает машины, здоровается, вызывает дежкома, тот меня. А у нас тихий час, я только вздремнул.
Вылезаю из палатки в спортивных трусах, без майки.
Представляюсь.
- Вы всегда в таком виде ходите?
Посмотрел я на этих выспавшихся, хорошо одетых людей - и начал тихо заводиться.
- Почти всегда. Извините, я оденусь. Но предупреждаю: галстука
у меня нет.
Натянул на себя тренировочный костюм, подхожу к гостям, а они уже часового разглядывают.
- Что же он так целый день без дела стоит?
- Во-первых, только один час, во- вторых, это и есть его дело
охранять лагерь, а в-третьих, он может присесть.
И тут комсомольская тетя сказала:
- Хоть бы книжку почитал, что ли.
Я захлебнулся от восторга. Бывают же такие совпадения!
Ведь точно о таком случае - один к одному - рассказывал в "Марше 30-го года" А. С. Макаренко. Прошло тридцать лет, мы разгромили фашизм, человек полетел в космос, величайшие открытия совершаются на планете Земля, а в дремотной педагогике нашей - науке о воспитании человека - по-прежнему задается вопрос, почему мальчишка-часовой не занимается самообразованием и не читает книжку на своем посту!
Но это было только начало. Комиссия двинулась вдоль Пионерской улицы и тут же наткнулась на лежбище девочек, спавших на вытащенных из палаток матрасах.
- У вас так принято - укладывать детей на землю?
- Матрасы не земля, а под матрасами - клеенки, мы об этом специально позаботились.
- Значит, это вы лично распорядились о такого рода отдыхе?
Я был знаком с риторической казуистикой, когда одно понятие подменяется другим и логически приводит к выводам, не отвечающим объективному положению вещей.
При таком подходе очень легко выстраивается примитивная цепочка рассуждений:
Начальник лагеря выдал клеенки, чтобы дети спали на земле.
Дети спят на земле.
Значит, начальник лагеря разрешпет детям спать на земле!
О матрасах, конечно, можно не упоминать, и о том, что не все дети спят вне палаток, - тоже.
Мне очень захотелось показать перезревшим комсомольцам кратчайшую дорогу из лагеря, но рабская привычка не спорить с людьми, имеющими власть и способными натворить кучу неприятностей, была уже прочной - за четыре года работы я убедился, что от таких споров пользы для дела не бывает, и потому только попросил комиссию подсказать, куда девать ребят, которым душно лежать в палатках.
И мне указали, что нужно построить небольшую террасу вон в том уголке, добавив, что мне самому следовало об этом догадаться. Во что обойдется нам такая терраса, разговора, конечно, не было.
Мы прошли до конца улицы, где стояла пара сколоченных из досок теннисных столов.
И на одном, укрывшись простынкой, возлежал шестикласник Витя Сурков, неудачливый рыбачок, умница и острослов. Как оказался Сурков на теннисном столе, я не заметил, но мог поручиться, что минуту назад его там не было. Мы часто резались с ним в шашки, в поддавки, выставляя на кон полагающуюся нам к ужину воблу, и почти всегда я оставался без деликатеса. Хитрющий пацан, всюду совавший свой лисий носик и на все имевший собственное мнение, он не иначе как подслушал разговоры с комиссией, оценил ситуацию и решил помочь мне.
- Так, - сказала строгая тетя, - значит, у вас и на столах спать разрешается?
- Я не сплю, я читаю, - упреждая меня, сказал Сурков. - Здрасте!
- Мальчик, ты почему на столе лежишь?
Сурков сел, натянув простыню до подбородка, и приготовился к долгой и приятной беседе.
- Меня зовут Витя Сурков. А вас?
- Нина Андреевна. Так почему ты на столе лежишь?
- Понимаете, Нина Андреевна, - этот маленький негодяй просто не мог лишить себя удовольствия все обстоятельно разобъяснить нежданным гостям. Понимаете, Нина Андреевна, в палатках жарко, а здесь от реки ветерком тянет и комаров меньше. Вы подойдите к обрыву, посмотрите, какой отсюда красивый вид. А на том берегу за лесом - деревня Дунино. Там дача Пришвина. Знаете такого писателя?
Я делал Суркову страшные глаза, но он только нежно улыбался мне и уже готовился подробно рассказывать о недавнем походе в дом-музей известного писателя.
- Мы об этом несколько позже поговорим, ладно? А сейчас скажи: вам разрешают на столах спать?
- Так ведь у нас все можно, - легко перешел на новую тему Сурков. - А это значит - делай, что хочешь, только никому не мешай и не подвергай свою жизнь опасности. Правильно, Виктор Яковлевич ? - это он щедро подключал к разговору меня.
- Ну, я думаю, что спать на теннисном столе не обязательно...
- Вот видите, - повернулся Сурков к комиссии. - Я никому не мешаю, и значит, имею право лежать где хочу. Девчонки вон на матрасах, а я здесь. И никто не может запретить. Даже Виктор Яковлевич.
- Порядки у вас...
- Хорошие порядки, - согласился Сурков. Вот у нас есть такой закон режим дня не меняется ни при каких условиях. Знаете, что это значит? Я сейчас объясню...
- Хорошо, мальчик...
- Меня Витя зовут, - напомнил Сурков.
- Хорошо, Витя. Мы тут еще немножко посмотрим, а потом со всеми ребятами побеседуем.
- А хотите, я вам все покажу?
- Нет-нет. Ты отдыхай пока, а мы уж с Виктором Яковлевичем.
Мы повернули к столовой, и тут один из комсомольцев указал товарищам на высокое дерево. На толстой ветке, прислонившись к стволу, сидел старшеклассник и читал книгу.
- Ну, а он зачем туда залез?
- Не знаю, - искренне сказал я. - Спросить?
- Не надо, - видимо, гостям вполне хватило беседы с Сурковым.
В столовой комиссия внимательно осмотрела расставлен-ные для полдника кружки, заглянула на кухню, где дежурные в белых фартуках и колпаках нарезали хлеб и раскладывали печенье, и поитересовалась, куда подевался повар.
- Тетя Тася спит, - сказал дежурный командир.
Я не заметил, с какого момента комиссия начала говорить обо мне в третьем лице.
- Начальник лагеря, видимо, не подозревает, что в рабочее время спать не полагается.
- У тети Таси рабочий день начинается в семь утра и заканчивается в девять вечера, - сказал я. - Сменщика у нее нет.
Может человек отдохнуть, когда на кухне делать нечего?
- Это похвально, что Виктор Яковлевич так заботится о людях, - сказал чуть лысеющий комсомолец, видимо, главный среди гостей. - Но было бы еще похвальнее, если бы такая забота проявлялась в отношении воспитанников.