— Сами туда собирались, — проворчала Говоровская.

Вот смешная. Она что, всерьёз надеялась, будто мы не возьмём с собой Эрику?

Центральная аллея круто возносилась к лагерным воротам. Уже на самой вершине, совершенно выдохнувшись, я остановился и обернулся. Где-то в самом начале подъёма разноцветной волной наплывала многоголовая толпа. Потом она замерла, застыла в странной неподвижности, и вдруг покорно, как стадо, поплелась обратно к эспланаде.

Я не собирался ломать голову над загадками. Если Красная Струна ждёт нас в городе, то на бестолковое топтанье по лагерю я не хотел терять ни секунды. Щелчок, и деревяшка выскочила из петель. Я показал кулак высунувшемуся из будки дежурному и распахнул скрипучие ворота. Из котельной показался охранник. Собрав оставшиеся силы, я задал отчаянного стрекача по шоссе. Охранник тупо вылупился на меня и сунул руки в карманы. Бежать за нами ему было лениво, тем более, шоссе уже не входило в пределы зоны ответственности.

— Куба, — просяще просвистела Говоровская. — Нельзя нам по шоссе.

Я и сам понимал, что на шоссейке нас в два счёта накроют, поэтому кивнул и, перескочив через неглубокий овражек, принял на себя сопротивление придорожных кустов. Тяжело дыша, мы вламывались в чащу. Мы неслись на пределе сил, совершенно не разбирая дороги. Потом остановились. Вокруг угрюмо чернели сосны. Возносилась к небу колоннада могучих сосен. Изредка попадались осины и мелкие кусты.

— По-моему, мы заблудились, — тихо проронила Эрика.

Я и сам понимал, что не ведаю, где нахожусь. Но какое-то упорство продолжало толкать вперёд. И, раздвинув колючие лапы ёлок, я начал углубляться в неизвестность.

Глава 27

Старт перехватчиков

Пирамида со сверкающей вершиной, по которой бегут мерцающие сине-зелёные волны. Тридцать три ступеньки, тридцать три яруса. Тридцать три шага, чтобы из всего населения земного шара остаться в одиночестве. Тридцать три раза ткнуть пальцем, отбрасывая негодных для следующего шага. И в последний раз указать на себя, потому что дальше дороги нет. Все призы, все блага мира уже твои.

Там, в самом низу, на первом ярусе, где среди соперников вместо опасного претендента ещё можно вытянуть пустышку, не верится, что кто-то способен прошагать. Вера просыпается к десятому шагу, когда по периметру пирамиды стоят не восемь миллиардов, а восемь миллионов. И ты глядишь вниз, в яму, заполненную мглистым туманом, где бьются в муках бесчисленные души тех, кто шагнуть не сумел.

К первому шагу плещется робкая надежда, что удастся подняться хотя бы на одну ступеньку. Что ты хотя бы не будешь крайней, окажешься в лучшей половине. А, поднявшись, хочется шагнуть ещё выше, а потом ещё.

За десять шагов до победы, когда рядом с тобой чуть больше тысячи претендентов, желание уже плещется через край. Если за поворотом остались миллионы, то что стоит обогнать какую-то тысячу.

За три шага до вершины веры уже не хватает. Там ничего не остаётся, кроме страсти — дотронуться, дотянуться и встать туда, где есть место лишь для одного. Площадка победителя уцелеет, когда последняя волна обновления прокатится по пирамиде, и та мгновенно покроется ржавчиной, а потом рассыплется отдельными блоками, увлекая за собой всех, кто стоял на ступенях. На всех, кроме верхней. Что чувствуешь, когда твоя ступень оказывается второй или четвёртой? О чём плачешь, когда сверкающая вершина с победителем возносится в алмазные сферы, а ты начинаешь бесконечное падение в душную темноту?

Тебе давали шанс, но ты проиграла.

Но этого ещё нет! Ещё цела пирамида, ещё есть возможность шагнуть. А коготок страха уже царапает душу. Что, если вершина и в самом деле окажется не твоей? И тогда ты готова на любую поддержку. Пускай не сама, пускай тебя продвигает вверх чужая вера, чужая душа. Ты приняла решение, и ты согласилась сделать всё именно так, как было велено.

Лагерные отряды прочёсывали рощицы вблизи лагерной территории. Работа была напрасной, и Электричка это знала. Но требовалось занять всех-всех-всех. Чем больше люди работают, пусть даже их занятие напрочь лишено смысла, тем меньше остаётся им времени думать, размышлять и делать выводы. А время ещё оставалось. Время ещё не полностью стекло в холодные руки Электрички. Время ещё могли повернуть совершенно не в том направлении. И Красная Струна не родится на новом месте, а прежняя истает, иссякнет, исчезнет, растворится во влажной темноте подвала, где прячется кусочек мира, про который люди знать не должны.

Утро прошло в скоротечных подъёмах знамён. День подбирался к обеду, а вечер не обещал ничего хорошего. Эх, если бы условия позволяли бросить отряды на поиски беглецов сразу. Но в первую очередь требовалось поднять флаги, и чем больше людей присутствовало при их подъёме, тем сильнее становились устройства, которые должны вытянуть дорогу других миров. Флаги должны вознестись во что бы то ни стало, иначе Красная Струна не сможет протянуть свои нити, не сможет опереться и выжить.

Перед эспланадой осталась лишь небольшая группка. Половина шестого отряда, трое старшаков и Таблеткин. Сейчас их затаённые желания должны воплотиться в жизнь. И как только желания исполнятся, между беглецами и преследователями возникнет невидимая нить. Потом нить исчезнет. И они окажутся лицом к лицу, чтобы сражаться. Кто-то выиграет, кто-то проиграет. Так всегда. Но пока время вертится не в ту сторону, у беглецов больше шансов на удачу. Что ж, возьмём не качеством, так количеством, которое когда-нибудь всё равно перейдёт в качество. Вот только наступил бы этот сладостный момент до того, как Красная Струна будет обнаружена.

Количество — это не погоня. Количество — это прежде всего засада. Один беглец легко уйдёт от оравы бестолковых догонял. А воин, затаившийся в засаде, может обратить в бегство целый отряд. Оставалось забросить войска впереди беглецов и устроить три засады.

А войска топтались перед повелительницей и ждали судьбоносных решений.

— Шестой отряд, шаг вперёд, — чётко скомандовал не терпящий возражений голос.

Шестой отряд и не собирался возражать. Все, как один, дружно шагнули вперёд.

— Считалку, — скомандовал голос, а его обладательница хищно улыбнулась.

— Че-е-его, — изумлённо пробурчал кто-то из второй шеренги.

— Не знаете считалок? — удивилась Электричка.

— Ессно, — просипел тот же кадр, — что мы, девки что ли?

Говорящий был прав: в шеренгах стояли только мальчишки. Девочки с хмурыми лицами прочёсывали тропинку, ведущую к шоссе. Горе было тому, кто встречался на их пути. К счастью для себя, беглецы пробирались к свободе в совершенно ином направлении.

Тут даже Электричка пригорюнилась, глядя на сплочённую ватагу и на их суровые физиономии. Они забыли считалки, они забросили солдатиков куда подальше, они перестали смотреть мультфильмы, они заменили сказки скабрезными анекдотами. А в жизни до тебя дотрагивается лишь то, во что искренне и чисто веришь. И если веришь только в пошлые анекдоты, тебя будут окружать исключительно их персонажи.

— О! — завопил Сеня Тарасов с левого фланга. — Кажись, одну вспомнил.

— Давай, не томи, — обрадовано загудела толпа.

— Это… — сразу запутался Сенька. — Как его там… А… Точняк… Гуси-лебеди летели…

— Не пойдёт, — оборвала Электричка; пошлыми бывают не только анекдоты.

— Тогда не знаю, — насупился Сенька.

— Можно я? — осторожно спросил востроглазый Рома Денисов. Сегодня он поднял один из флагов, но не годился для жестокой погони. Флагшток не сумел что-то изменить в его душе. Несмотря на мрачность духа, пропитавшую неулыбчивых парней шестого отряда, из Ромы так и лезли ростки светлого веселья. Впрочем, сейчас они как раз и пригодились.

Электричка кивнула.

— На золотом крыльце сидели, — бойко начал Рома. — Царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, кто ты будешь такой?

— Молодец! — просияла Электричка. — Быстренько отвечаем, кем хотите стать.