Он смолк. Губы его приоткрылись, грубая веснушчатая рука держала сигару у самого рта, бледно-голубые глаза полицейского были полны неотчетливого удовлетворения.

- Ладно, - сказал я. - Если уж Хенчу так приспичило признаться, все это не имеет никакого значения. Он будет писать апелляцию?

- Конечно. Полагаю, Палермо поможет ему смягчить формулировку обвинения. Естественно, я не могу быть в этом абсолютно уверен.

- А зачем вообще Палермо помогать ему?

- Он вроде бы симпатизирует парню. А Палермо не из тех, с кем можно конфликтовать.

- Ясно. - Я встал. Спрэнглер искоса взгялнул на меня блестящими глазами. - А что девушка?

- Не говорит ни слова. Очень сообразительна. Мы ничего не можем с ней поделать. Мелко суетимся вокруг. Не пинать же ее ногами? Какова бы ни была твоя работа - это твоя работа. Усек?

- И девушка эта - высокая блондинка, - сказал я. - Не первой свежести, но все-таки высокая блондинка.

- Черт, я как-то об этом не подумал, - сказал Бриз.

Он обдумал мои слова и потряс головой.

- Нет, ничего похожего, Марлоу. Не тот класс.

- Помыть ее да протрезвить - и неизвестно еще, что получится, сказал я. - Класс - это качество, которое легко растворяется в алкоголе. Я вам не нужен больше?

- Вроде нет. - Бриз нацелил сигару мне в глаз. - Не то чтобы я не хочу услышать твою историю. Но не думаю, что в данных обстоятельствах имею полное право настаивать на ней.

- Очень порядочно с вашей стороны, - сказал я. - И с вашей тоже, Спрэнглер. Много радости и счастья в жизни вам обоим.

Они смотрели мне вслед с чуть вытянутыми физиономиями.

Я спустился в просторный мраморный вестибюль, вышел и вывел машину со служебной стоянки.

24

Мистер Пьетро Палермо сидел в комнате, которая выглядела бы в точности как викторианский салон, если бы не шведское бюро красного дерева, священный триптих в золотой рамке и большое распятие из слоновой кости и черного дерева. Кроме того, там находилась полукруглая софа и кресла с резной отделкой красного дерева и кружевными салфеточками на спинках, а также часы из золоченой бронзы на серо-зеленой мраморной каминной полке; другие часы - стоячие - лениво тикали в углу; несколько восковых цветков под прозрачным куполом украшали овальный мраморный стол с изящными резными ножками. На полу лежал толстый ковер в мелкий нежный цветочек. Здесь был даже стеклянный шкафчик для безделушек - и в нем много чашечек из прекрасного фарфора, крохотные статуэтки из стекла и фаянса и всякая всячина из слоновой кости и древесины красных пород, разрисованные блюдца, старинный набор солонок в виде лебедей и прочая подобная ерунда.

На окнах висели длинные кружевные занавеси, но помещение выходило на юг, и поэтому было ярко освещено. Отсюда были видны окна квартиры, где убили Джорджа Ансона Филлипса. Залитая солнцем улица была безмолвна.

Высокий смуглый итальянец с красивой головой и волосами серо-стального цвета прочел мою карточку и сказал:

- Через двадцать минут я иметь важное дело. Что вы хотите, мистер Марлоу?

- Я тот самый человек, кто вчера обнаружил труп в доме напротив. Убитый был моим другом.

Он спокойно посмотрел на меня холодными черными глазами.

- Этта не то, что вы говорить Люк.

- Люк?

- Мой управляющий этот дом.

- Я не разговариваю с незнакомыми людьми.

- Этта хорошо. Вы разговаривать со мной, а?

- Вы человек с положением, видный человек. С вами я могу говорить. Вчера вы видели меня и описали полиции. Они сказали, очень точно.

- Si. Я много вижу, - бесстрастно подтвердил он.

- Вы вчера видели, как из дома выходила высокая блондинка.

Он внимательно рассматривал меня.

- Нет вчера. Два-три дня назад. Я сказать полиции "вчера". - Он щелкнул длинными смуглыми пальцами. - Полицейские, фи!

- А вчера вы видели каких-нибудь незнакомых людей, мистер Палермо?

- Есть задний вход-выход, - сказал он. - И лестница с второй этаж. Он посмотрел на наручные часы.

- Значит, ничего. Вы видели Хенча сегодня утром.

Он поднял глаза и лениво смерил меня взглядом.

- Полицейские сказать вам это, да?

- Они сказали, что вы заставили Хенча признаться, что он ваш друг. Насколько близкий, они, конечно, не знают.

- Хенч признаться, да? - Он улыбнулся неожиданно ослепительной улыбкой.

- Только Хенч не убивал, - сказал я.

- Нет?

- Нет.

- Этта интересно. Продолжайте, мистер Марлоу.

- Ето признание - вздор. Вы заставили его это сделать по какой-то личной причине.

Он поднялся, подошел к двери и позвал:

- Тони!

Потом снова сел. В комнату вошел короткий плотный итальянец. Он смерил меня взглядом и уселся на стул у стены.

- Тони, этта мистер Марлоу. Посмотри, возьми карточка.

Тони подошел, взял карточку и вернулся на место.

- Ты смотреть на этот человек очень хорошо, Тони. Не забыть его, да?

- Можете полжиться на меня, мистер Палермо, - сказал Тони.

- Был друг для вам, да? Хороший друг, да?

- Да.

- Этта плохо. Да. Этта плохо. Я говорить вам что-то. Друг этта друг. Но вы не говорить никому больше. Не проклятой полиции, да?

- Да.

- Этта обещание, мистер Марлоу. Этта что-то, чего нельзя забыть. Вы не забыть?

- Не забуду.

- Этот Тони, он не забыть вас. Ясно?

- Я даю вам слово. Все, что вы мне скажете, останется между нами.

- Прекрасно, о'кей. Я из большая семья. Много сестры и братья. Один брат очень плохой. Почти такой же плохой, как Тони.

Тони ухмыльнулся.

- О'кей, этот брат жить очень тихо. В доме напротив. О'кей, дом полон полиция. Совсем нехорошо. Задавать слишком много вопросов. Совсем нехорошо для этот плохой брат. Вам ясно?

- Да. Ясно.

- О'кей. Этот Хенч нехорош, но бедняга, пьяница, работы нет. Не платить за квартиру, но я имею много денег. Так я говорить: "Слушай, Хенч, ты делать признание. Ты больной человек. Две-три неделя больной. Пойдешь в суд. Я дать адвокат для тебя. Ты говорить: "Какое, к черту, признание? Я был совсем пьяный" - проклятых полицейских обманем. Суд тебя освобождать, и я о тебе заботиться. О'кей?" Хенч говорит: "О'кей" - и делать признание. Этта все.

- А через пару недель плохой брат будет далеко отсюда, след совсем остынет, и полицейские, скорей всего, напишут, что убийство Филлипса осталось нераскрытым, так?