Я не пошевелился. Тогда она хрипло расхохоталась:

- Вы считаете себя умным человеком, мистер Марлоу?

- Я не задавался этим вопросом.

- Ну а если зададитесь?

- За ваш счет.

Она пожала мощными плечами:

- Возможно, и так.

- Вы ничего не добились, - сказал я. - Я все-таки должен буду все рассказать в полиции.

- Я ничего не добилась, но и ни за что не заплатила. А монета возвращена. Будем считать, это мне стоило тех денег, которые я отдала вам, - это меня устраивает. Теперь уходите. Вы мне надоели. До предела.

Я закрыл дверь и пошел обратно. За дверью канцелярии никто не рыдал. Было очень тихо. Я прошел мимо.

Я вышел из дома, остановился у двери и послушал, как солнечные лучи сжигают траву. Поодаль заработал мотор, и из-за угла показался серый "Меркурий". За рулем сидел мистер Лесли Мердок. Увидев меня, он остановился, вышел из машины и торопливо подошел ко мне. Он был премило одет - во все новенькое: габардиновые штаны кремового цвета, черно-белые ботинки с блестящими белыми носками, спортивную куртку в очень мелкую черную и белую клеточку, кремовую рубашку без галстука; из кармана рубашки торчал черно-белый носовой платок. На носу у мистера Мердока были зеленые солнцезащитные очки.

Он остановился рядом и сказал как-то тихо и застенчиво:

- Вы, наверное, думаете, что я страшный подлец.

- Из-за вашей истории с дублоном?

- Да.

- Эта история нисколько не повлияла на мое суждение о вас.

- Значит...

- Что вы хотите услышать от меня?

Он заискивающе пожал плечами. Его дурацкие рыжие усики просто сияли на солнце.

- Наверное, мне просто нравится всем нравиться.

- Виноват, мистер Мердок. Мне очень нравится ваша преданность жене. Вы это хотели услышать?

- О, вы полагаете, я лгал? Вы думаете, я рассказывал все это только для того, чтобы защитить ее?

- Я нахожу это возможным.

- Понимаю, - он вставил сигарету в длинный черный мундштук, который извлек из-за щегольского платка. - Значит... я могу понимать это как то, что я вам совсем не нравлюсь. - За зелеными стеклами очков было заметно смутное движение его зрачков - словно движение рыб в глубине пруда.

- Глупый разговор, - сказал я. - И чертовски бесполезный. Для нас обоих.

Он поднес спичку к сигарете и затянулся.

- Я понимаю, - сказал он. - Извините, я был настолько невежлив, что начал его.

Он повернулся на пятках и направился к машине. Я стоял неподвижно и наблюдал, как он отъезжает. Потом я пошел вдоль стены и на прощание потрепал по голове маленького нарисованного негритенка.

- Сынок, - сказал я ему, - ты единственный в этом доме, кто еще не спятил.

23

Следователь лейтенант Джесси Бриз высоко поднял руки, потянулся, зевнул и сказал:

- Ну что, припоздал на пару часиков, а?

- Да, - ответил я. - Но я просил передать вам, что задержусь. Мне нужно было сходить к зубному врачу.

- Садись.

Его заваленный хламом стол стоял в углу наискосок. Слева от Бриза находилось высокое окно без занавесок, а справа - пришпиленный к стене большой календарь. Дни, канувышие в небытие, были старательно зачеркнуты мягким черным карандашом, очевидно для того, чтобы Бриз, взглянув на календарь, всегда мог точно знать, какое сегодня число.

Спрэнглер сидел в стороне за столом значительно меньших размеров и значительно более аккуратном. На столе лежал зеленый регистрационный журнал, ониксовая подставка для ручек, настольный календарь и морская раковина, полная спичек, пепла и окурков. Спрэнглер швырял стальные перышки в прислоненное к противоположной стене войлочное сиденье от стула, беря их по одному из пригорошни, - настоящий мексиканский метатель ножей у мишени. Перышки втыкаться не хотели.

В комнате стоял какой-то нежилой, не то что бы затхлый, не то что бы свежий, но какой-то не человеческий запах - как правило, свойственный подобным помещениям. Дайте полицейскому управлению совершенно новое здание - и через три месяца оно насквозь будет пропитано этим запахом. В этом есть что-то символичсеское.

Один нью-йоркский репортер написал однажды, что, проезжая за зеленые огни полицейского участка, словно выезжаешь из этого мира в другой, находящийся по ту сторону закона.

Я сел. Бриз достал из кармана сигарету в целлофановой обертке и начал исполнять заведенный ритуал - жест за жестом, неизменно и педантично. Наконец он затянулся, помахал спичкой, аккуратно положил ее в черную пепельницу и сказал:

- Эй, Спрэнглер!

Спрэнглер повернул голову к Бризу, и Бриз повернул голову к Спрэнглеру. Они ухмыльнулись друг другу. Бриз указал на меня сигарой:

- Смотри, как он потеет.

Спрэнглер должен был развернуться всем телом в мою сторону, чтобы увидеть, как я потею. Если, конечно, я потел. Не могу сказать.

- Вы, ребята, остроумны, как пара стоптанных сандалий. Как это у вас, черт возьми, получается? - восхитился я.

- Кончай острить, - сказал Бриз. - Что, хлопотное было утречко?

- Точно.

Он все еще ухмылялся. И Спрэнглер все еще ухмылялся. И что бы там Бриз ни катал языком во рту - он явно не торопился это глотать.

Наконец он откашлялся, придал веснушчатому лицу серьезное выражение, чуть отвернулся в сторону, чтобы не смотреть на меня в упор, но все-таки видеть боковым зрением, и сказал отсутствующим голосом:

- Хенч признался.

Спрэнглер резко развернулся, чтобы увидеть мою реакцию. Он подался вперед, чуть не упав со стула, и губы его приоткрылись в почти что неприличной экстатической улыбочке.

- Чем это вы на него воздействовали? - поинтересовался я. Киркомотыгой?

Оба молчали, пожирая меня глазами.

- Этот итальяшка, - произнес наконец Бриз.

- Этот - что?

- Ты рад, парень?

- Вы собираетесь рассказать мне, в чем дело? Или собираетесь сидеть тут - жирные и самодовольные - и наблюдать за тем, как я радуюсь?

- Нам нравится наблюдать, как кто-то радуется, - сказал Бриз. - Нам не часто представляется такая возможность.

Я сунул сигарету в зубы и пожевал ее.

- Мы на него воздействовали итальяшкой, - сказал Бриз. - Итальяшкой по имени Палермо.

- О. Знаете что?

- Что? - спросил Бриз.

- Я только что понял, в чем особенность диалогов с полицейскими.