— У меня в Италии есть друзья. Кстати, один из них врач и работает в Риме, фамилия его Матини, а адрес… Его вы узнаете у одного моего друга…

— Григорий на узеньком клочке бумаги, вырванном из записной книжки, написал несколько слов Курту. Имя и адрес выучите наизусть, а листок сожгите. Курт и Матини прекрасные люди, большие мои друзья и всегда вам помогут.

— Что передать им от вас, Фред? И почему вы вдруг так странно на меня поглядели?

Григорий и впрямь глядел на Агнессу растерянно. Он только теперь понял, что имя Фреда Шульца ничего не скажет ни Курту, ни Матини. Назваться Генрихов фон Гольдрингом? Нет, нет, об этом не может быть и речи! Но именно Курт и Матини, если последний уже на свободе, могут помочь Агнессе, а возможно, даже Иренэ.

— Они знали меня под другим именем, Агнесса! Скажите Курту, что вы пришли от друга из Кастель ла фонте, который когда-то ходил парламентёром к гарибальдийцам. Они поймут, о ком идёт речь. И ещё напомните Матини, что я не забыл его девиз: «Лучше быть жертвой, чем палачом». Это слова одного великого писателя, которого он очень любил… О школе пока не рассказывайте. Скажите просто, что встретили меня в Испании. Я потом сам объясню… Когда приеду в Рим…

— Мы будем ждать вас, Фред, все… Я, Иренэ, Пепита, Педро! Надеюсь, и ваши друзья тоже, — Агнесса отвернулась, пряча слезы, навернувшиеся на глаза.

— Ну, бедная моя путешественница, я не могу задерживать вас дольше. Напоминаю ещё раз: записка Нунке, записка мне. Доверенность падре — только когда всё будет устроено. Тогда же можете высказать ему всё, что о нём думаете. Бумажку с адресом и фамилией моего римского друга Курта Шмидта сожгите… А теперь…

Агнесса отступила на шаг, бессильно прислонилась к дверному косяку.

— Не уходите, одну минуту!

— А я и не собираюсь уходить, не попрощавшись, как положено друзьям. Ну-ка! Я хочу запомнить вас весёлой! Улыбнитесь же и дайте я вас поцелую в глаза, чтобы помнили…

— А с Иренэ, с Иренэ вы не проститесь?

— Нет! Пусть она ничего не знает об отъезде до вечера. Не надо её нервировать, а вот к Пепите я зайду и попрошу её хорошенечко о вас заботиться!

Григорий быстро сбежал по лестнице, боясь оглянуться.

Спас ли он эту несчастную и её дитя или послал на новую погибель?

МЕСЯЦ БОЛЬШИХ НЕОЖИДАННОСТЕЙ

Май 1947 года для руководителей школы «рыцарей благородного духа» стал месяцем больших неожиданностей и больших неприятностей. Началось с события, неслыханного в практике школы: воспитанник класса «Д» отказался лететь в Россию.

Произошло это следующим образом, когда Шульц рассказал Нунке, как враждебно относится к нему Середа и почему именно, шеф решил разрядить обстановку.

— Передайте его вашему новому заместителю Домантовичу, — приказал начальник школы Шульц охотно согласился. Именно так и было задумано: сблизить Домантовича и Середу.

Середа обрадовался, узнав о таких переменах. Но старания Домантовича вызвать «Малыша» на откровенный разговор были тщетны

— Все вы одним миром мазаны! Хватит! Один раз я уже исповедывался, не хочу остаться в дураках вторично, — отвечал «Малыш» новому воспитателю на все его подходы и вопросы.

Учёба давалась Середе плохо. Успевал он только в стрельбе и боксе

— Что будем делать с ним, мистер Думбрайт? спросил как-то Нунке.

— В другое время я пристрелил бы его как собаку, но нам позарез нужны верные люди. «Малыш» слишком виноват перед соотечественниками, и мы гарантированы, что он не переметнётся к большевикам. Знаете что? — Босс сам обрадовался своему неожиданному предложению. — Передадим его в распоряжение какого-нибудь агента, а потом вместе зашлём в один из пунктов. Например, Домантович, его нынешний воспитатель, должен обосноваться в Киеве как резидент. Пусть «Малыш» летит с ним. На что-нибудь пригодится.

Узнав от Нунке о решении босса, Домантович обрадовался:

— Прекрасно! Такой помощник, как «Малыш», это клад. Сложного задания ему, конечно, не поручишь, но он так боится наказания за прошлое, что положиться на его верность можно вполне.

На ближайшем занятии Домантович сказал своему воспитаннику:

— Готовься! Через две-три недели полетим мы с тобой в Киев, там, брат, заживём! Полетим одновременно и только вдвоём! Что ты скажешь на это?

Середа понурился и после долгой паузы, скорее про себя, чем обращаясь к воспитателю, буркнул.

— Киев… Андрей Первозванный… Там его церковь… — и, повернувшись к Домантовичу, сказал с неожиданной тоской в голосе. — А моего отца мама называла Андрейкой, говорила мне: вырастешь, в Киев во что бы то ни стало поезжай, в церкви святого Андрея Первозванного помолись. Отец тебя очень любил, и его святой заступится за тебя.

— Вот и побываешь в Киеве, помолишься!

— Враньё! Нет Василия Середы! Отец Кирилл, будь он проклят, все отобрал, а вы здесь и фамилию. Нет Середы! Есть Василии Малыш. Все враньё! — Середа с такой силой ударил кулаком по столу, что тот задрожал — Андрей святой не замолит моих грехов! Ты видишь эти руки! Видишь? А я смотреть не могу. На них кровь! Своих людей кровь! Я палач!

Это была истерика, тем более неожиданная, что произошла она с «Малышом», вымахавшим чуть ли не под потолок и славившимся своей силой.

Середа грудью упал на стол и разрыдался.

Домантович молча сидел рядом, не сводя глаз с великана. В припадке бешенства тот мог сорвать зло и на нём.

Прошло минут десять.

Обессиленный и осунувшийся, с отяжелевшими руками, Середа медленно выпрямился.

— Испугались? Ничего, бывает… А вашим начальникам скажите: Середа в Киев не поедет. И ни в какой другой город тоже не поедет. Там его шлёпнут, а он жить хочет… Здесь, у вас, всё, что хотите, стану делать. Мне всё равно не найти покоя на этом свете. Но в Россию не поеду! Лучше здесь пулю пустите. Так вот и передайте. А сейчас уйдите, прошу вас! Я полежу немного…

Нунке был поражён, узнав о происшедшем. Захватив личное дело «Малыша», он направился к боссу.

Тот, выслушав информацию, молча взял из рук начальника школы папку с делом и начал небрежно листать его немногочисленные странички. Дойдя до записанного Шульцем откровенного разговора в лагере под Мюнхеном, босс стал читать медленнее.

— Прикажите привести Протопопова!

— Отца Полиевкта? — деловито поправил Нунке.

— Выполняйте приказ!

В человеке, который вскоре вошёл в кабинет, трудно было узнать Протопопова. Его приземистая фигура стала значительно тоньше, отчего он казался выше. Брови над выпуклым лбом, правда, не без помощи местного косметолога, выгнулись высокой дугой, разрез глаз стал иным. Длинные волосы на затылке и висках вились.

— Звали, господин начальник?

— Объясните ему, что произошло! — приказал Думбрайт начальнику школы.

Нунке подробно рассказал об истерике «Малыша».

— Что это, по-вашему? — спросил босс Протопопова.

— Последствия моего воспитания в прошлом. Обычная истерика покаяния, на том и держится секта пятидесятников. Это как наркотик, без которого, раз к нему привыкнув, уже нельзя обойтись.

— Меня интересуют не причины истерики, а последствия, к которым всё это может привести если его страх перед поездкой действительно вызван раскаянием.

— Господин начальник! Устройте мне встречу с «Малышом»! Только не в школе. И чтобы он был немного пьян. Я приведу его к вам смирным ягнёнком.

— Согласен. Нунке, действуйте!

Тон, которым был отдан этот приказ, да ещё в присутствии Протопопова, болезненно резанул слух начальника школы. Но он сдержал готовое вспыхнуть раздражение и молча вышел.

После памятного для обоих разговора о таинственной радиостанции между Думбрайтом и Нунке установились сугубо официальные отношения, которые — и оба это отлично знали! — могли закончиться лишь поражением одного из них. Но служебной субординации всё же приходилось придерживаться.

Домантович ждал начальника школы в его кабинете.

— Разработайте план встречи «Малыша» с Протопоповым, ведь вы знакомы с ним ещё со времени пребывания в лагере под Мюнхеном. Они когда-то были друзьями…