Думбрайт забарабанил пальцами по столу, как делал всегда, когда что-либо обдумывал. Нунке, поглядев на босса, озабоченно нахмурился.

— Продолжим чтение? — спросил он.

— Погодите! Давайте вернёмся обратно. Кто был дежурным по школе семнадцатого?

— Фред Шульц, вот его подпись.

— Какие записи сделал он в тот вечер?

— Ничего особенного. Разрешите прочитать?

— Только, пожалуйста, помедленнее

— «Я, Фред Шульц, вступил на дежурство в шесть часов вечера, приняв рапорт дежурного Воронова о наличии состава преподавателей и воспитателей. При вечернем обходе, начатом в десять, никаких нарушений дисциплины не выявлено. К ученику из класса „Р“ Домантовичу, который жаловался на острую боль в пояснице, пришлось вызвать доктора Гауфе, и тот оказал ему необходимую помощь. От инструктора Вайса по телефону поступила просьба прислать несколько таблеток аспирина, жалоба на насморк и головную боль. Моё предложение заменить его другим дежурным Вайс отклонил, заявив, что после аспирина он чувствует себя лучше. В десять сорок пять я снова проверил состояние больного Домантовича. После обезболивающих порошков и грелки он спокойно спал. В одиннадцать ноль-ноль позвонил хозяин таверны и сообщил, что ожидаемый груз прибыл. Посты охраны в проходной и вокруг парка, как и положено, проверялись каждый час. Нарушений правил внутреннего распорядка не было».

— Гм… это все?

— Дальше идёт подпись, а под нею, простите, сразу не обратил внимания, приписка: «Поговорить с руководством школы о необходимости медицинского обследования Вайса. У меня сложилось впечатление, что он злоупотребляет аспирином как своеобразным наркотиком».

— Какие выводы вы можете сделать, мистер Нунке, проанализировав эту запись?

— Что из поля нашего зрения выпала таверна. Мы все внимание сосредоточили на школе, а тем временем квадрат четыреста тридцать семь охватывает достаточно большую территорию. Это первое и самое главное.

— Вывод резонный. Мы знаем лишь квадрат, в котором действовала подпольная радиостанция, но не засекли точно, откуда именно велась передача. Без этого все наши домыслы — пустая болтовня. Второе: не расшифровав текста передачи, мы не можем сказать, касается она нашей школы непосредственно или нет. Это обстоятельство я бы поставил на первое место.

— Что вы предлагаете?

— Не полагаясь на шифровальщиков из Барселоны и на упражнения недалёкого Вайса, послать текст, подслушанный семнадцатого, в шифровальный отдел разведывательной службы США. А до получения кода только наблюдать, накапливать факты… Вайс говорил о каком-то плане. Может быть, его ещё раз вызвать и выслушать?

— Не думаю, чтобы он мог предложить что-либо разумное…

— Мы не можем пренебрегать даже мелочью…

Вайс, дважды на протяжении одного вечера вызванный высшим начальством, чувствовал себя именинником. Он вырос в собственных глазах, чувствуя себя персоной, к словам которой прислушиваются. Поэтому он вошёл бодрым шагом, вытянувшись и высоко держа голову.

— Садитесь, — предложил босс. — Вы упомянули о каком-то плане. В чём он заключается?

— Я советовался в Барселоне, и со мной согласились, что надо действовать по методу исключения.

— То есть?

— Заподозрить буквально всех и постепенно отсеивать тех, алиби которых не вызовет ни малейшего сомнения.

— Составьте список со своими комментариями против каждой фамилии.

— Я уже осмелился его начать…

— Подадите, когда кончите.

— Простите, мистер Думбрайт, осмелюсь задать вам один вопрос.

— Придётся простить. Говорите!

— Кто из сотрудников школы знает, что в квадрате нашей школы запеленгована радиостанция?

— Мистер Нунке, я и Фред Шульц.

— Это плохо…

— Берете под подозрение нас троих? — не скрывая насмешки, спросил Нунке.

— Только Шульца, — спокойно поправил Вайс.

— Шудьца? — сорвался с места Думбрайт. — Да у него уже сейчас готовое алиби!

— О том, чего не знаю, судить не могу… Но кое-что в его поведении мне кажется подозрительным.

— Факты!

— Как воспитатель, он часто присутствует на практических занятиях. Меня удивило, что он, человек с большим опытом разведчика, совсем не знаком с радиотехникой. Месяц назад, когда он снова пришёл на станцию, я нарочно сделал несколько ошибок, Шульц меня поправил и даже сказал, что для должности инструктора радиодела у меня не хватает квалификации. Тогда-то я и подумал, что Шульц по каким-то причинам скрывает свои знания…

— Боже, какой тонкий и глубокий анализ! — рассмеялся Думбрайт. — А вы не подумали, что вы и впрямь бездарность, а Шульц вас проверял? Нам необходимы факты, факты, а не ваши домыслы!

Вайс вышел из кабинета в значительно худшем настроении, чем вошёл. Босс требует факты, а где их взять, если сомнения основываются на мелких, почти неуловимых деталях, на интуиции, развившейся у Вайса за время долгой работы в гестапо, как у собакиищейки.

«Просижу всю ночь, припомню всё, что заметил подозрительного в поведении и разговорах Шульца. И впредь стану следить за каждым его шагом. Факты будут! Необходимо лишь время», — думал Вайс, направляясь к своему боксу.

КЛЕТКА ОСТАЁТСЯ ПУСТОЙ

Весна постлала себе под ноги пышный изумрудный ковёр. Всего несколько дней назад она робко коснулась кончиками пальцев земли, а сегодня всё было в буйном цветении, словно вдруг прорвало плотину, и неудержимым потоком хлынула щедрая, могучая сила, затопившая холмы и овраги пышным цветением вновь рождаемой жизни.

Агнесса остановила коня.

— Боже! Какой воздух! Словно настоен на травах, солнце и… свободе. У меня дрожит каждая жилка, так хочется куда-то умчаться.

— Вы и умчитесь скоро, Агнесса, — грустно вырвалось у Григория.

Молодая женщина окинула своего спутника вопросительным взглядом, в позе её чувствовалось напряжённое ожидание.

Но Фред молчал. Последние дни его сердце терзала тревога, и сегодня он особенно остро ощущал, как не соответствует его настроение этому солнечному дню, радостному пробуждению природы.

Станцию запеленговали, над Агнессой и Иренэ нависла беда. Самого Фреда на каждом шагу преследовал насторожённый и подозрительный Вайс. Что может знать этот альбинос? О чём догадывается? Не взял ли он на подозрение и Домантовича?

Григорий углубился в свои мысли и опомнился, лишь заметив, что конь Агнессы понёсся вскачь. Припав к шее Рамиро, молодая женщина все подгоняла и подгоняла коня, и он летел, уже не разбирая дороги, перепрыгивая через кустарник, валуны, обломки скал.

Григорий догнал Агнессу у самой виллы.

— Нет, я вам больше не товарищ! — сердито воскликнул он, когда они спешились. — Так мчаться! Я уверен, когда-нибудь вы свернёте себе шею, свалившись вместе с Рамиро в пропасть.

— Вас бы это огорчило? Это, верно, хорошо упасть и ничего больше не чувствовать! А весной, такой вот, как сейчас, прорасти стебельком или диким цветком. Как вы думаете, из меня вырос бы красивый цветок?

Агнесса выпрямилась, повела плечами и гордо вскинула голову. Григорий невольно залюбовался ею.

— Ну, почему же вы не отвечаете?

— Красивейший! Но я всё-таки предпочитаю иметь дело с живой женщиной. Давайте присядем на веранде, мне многое надо вам сказать.

Агнесса быстро взбежала по ступенькам и упала в кресло. Григорий видел, как высоко поднимается её грудь, то ли от быстрого бега, то ли от волнения. Острая боль сжала ему сердце.

«Бедняжка! Она надеется услышать совсем иные слова!»

На миг ему захотелось не начинать разговор. Просто прижаться горячим лбом к её прохладным рукам, прошептать те слова, которых она так давно ждёт, убежать с ней и с Иренэ, пока есть ещё время, пока можно спастись…

Время… да, время. Именно времени-то у него сейчас в обрез. Он должен сказать ей все сегодня же, немедленно. Пусть Агнесса услышит это не от падре Антонио, который уже достал визы, а от него. Агнессе необходимо выехать уже сегодня вечером… Пока не раздумал и не спохватился Нунке… Пока не раскрылось все с передатчиком…