— Но Советское правительство наверняка не разрешит принять такие пожертвования, — вмешался Нунке.

— А мы и не собираемся их передавать. Важно поднять шум — большевики, мол, преследуют верующих. Что же касается собранных денег, так они весьма пригодятся нам самим. Учитывая новый объём работы…

— Так почему же два текста?

— Погодите, Фред, кажется, уже прочитал… Уловили, в чём расхождение?

— Уловить нетрудно. Одно, верно, написанное падре, обращено только к католикам. Второе — ко всем верующим, независимо от вероисповедания, и даже к тем, кто откололся от церкви, объединился в секты… Вы предлагаете свести два текста воедино, а потом дать подписать патронессе? — спросил Фред. — А что, если она не согласится?

— Все уже согласовано, по крайней мере с патронессой. Она неплохая бабёнка, но бог мой, как далека от политики! Всем заправляет этот падре. Кстати откуда он взялся и почему так дерзко держится? Вы удивляете меня, герр Нунке! Как можно было допустить, чтобы падре вертелся возле дела, в которое ему даже нос совать не следует?

— Падре Антонио один из учредителей школы. Собственно инициатор её создания. Мне уже потом поручили связаться с ним, потому что вывеска святой церкви, плюс прекраснейшая женщина, потерпевшая от безбожников… В своё время падре сыграл положительную роль и очень нам помог, но в последнее время его влияние на донью Менендос приобретает нежелательный характер.

— И вы не смогли своевременно обезвредить этого падре?

— То есть? — голос Нунке сорвался, прозвучал неестественно хрипло.

— Это звучит как анекдот! — воскликнул босс с издёвкой. — Начальник школы разведчиков не понимает, что значит «обезвредить». Может быть, организовать для вас специальный курс, чтобы вы усвоили, как это делается?

— Вы не так меня поняли… возможно, я неудачно выразился, — побледнел Нунке.

— Неудачно выражается тот, кому нечего выразить, у которого нет собственного мнения… Что же касается того, правильно ли я вас понял, то будьте уверены, я человек дошлый и обладаю здравым смыслом… Даю вам две недели сроку. Чтобы ни на вилле, ни в Фигерасе падре Антонио и духу не было! А если он исчезнет совсем — будет ещё лучше! Этот чёрный ворон слишком много знает о школе и может нам навредить. Да и влияние его на патронессу слишком велико. Подыщите ей нового духовника, который действовал бы в соответствии с нашими указаниями. А лучше всего прибрать её к рукам другим образом!

Шульц и Нунке невольно переглянулись

— Да, да, женщине в её возрасте нужен любовник, а не проповедник морали и добродетели. К слову сказать, неужели никто из вас до сих пор не клюнул на такой лакомый кусочек? Будь у меня время, чёрт подери… Вот вы, Фред? В каких вы отношениях с патронессой? Тоже читаете ей проповеди?

— Раньше был в приятельских, а теперь у меня просто нет времени часто у неё бывать… К тому же падре Антонио…

Нунке улыбнулся.

— Потерять такую прихожанку ему, конечно, жаль. Не удивительно, что он боится, как бы Агнесса не перестала быть вдовою.

— Тем более надо гнать его ко всем чертям!.. Послушайте! Идея! А что если мы поженим Фреда и Агнессу Менендос? Это же прекрасный выход! Мы навсегда сохраним такую удобную для школы вывеску, приберём к рукам все финансовые дела, а у Шульца будет прелестная возлюбленная… Лучшего бизнеса у вас, Фред, не было и не будет. Хотите, заключим контракт, как это принято среди порядочных людей? Дадим Агнессе приличное приданое. А? Что вы скажете? Я понимаю, брать в жёны женщину, хоть и красивую, но с таким довеском, как калека-дочка… Пфе! Это может отравить даже медовый месяц!..

— Особенно сейчас, когда девочке стало хуже, напомнил Нунке.

— Стало хуже? Так ведь это же великолепно! Болезнь можно ускорить. Развяжутся руки у матери и у вас, Фред. Наконец, перестанет мучиться и сама девочка. В таких случаях затяжка летального исхода — свидетельство сентиментальности самого низкого пошиба.

Фреда обдало жаром. Чтобы спрятать вспыхнувшее лицо и не кинуться на босса, который по сути только что вынес два смертных приговора — падре и Иренэ, — Шульц отвернулся к окну. Выдать себя сейчас значит погубить все дело! Но как сдержаться, как подавить гнев, который все нарастает и нарастает?

— Думайте, думайте, Фред! Даю не больше двух недель! За этот срок можно приступом взять самую неприступную крепость, не то что женщину, которая сама упадёт к вам в руки, как созревший плод… Герр Нунке, вы должны обеспечить, чтобы Фред имел каждый вечер по крайней мере два свободных часа!

— В том-то и беда, что этих двух свободных часов не выкроить. Перед самым вашим приходом мы с Шульцем говорили, что русское отделение практически осталось без надлежащего руководства.

— О чём же вы думали до сих пор?

— До сих пор отделение было в три раза меньше.

Нунке рассказал о создавшемся положении и изложил суть беседы с Шульцем.

— Понятно. Отделение надо пополнить преподавателями. Но пока речь может идти только о помощнике. У вас есть на примете кандидатура?

— Может быть, взять Протопопова? — скорее спросил, чем предложил Нунке.

— О Протопопове забудьте! Для вас он умер. Отца Полиевкта — ну и имечко себе выбрал! — мы готовим для великих дел на ниве религиозной.

— Тогда Домантовича? — назвал другую фамилию начальник школы.

— Очень молод, — запротестовал Фред.

— Он же старше вас на целых пять лет, — напомнил Нунке сердито.

— Действительно, это кандидатура, — согласился Думбрайт. — Прекрасно усвоил все дисциплины, сообразителен, перед войной работал нашим агентом в России, насколько я помню его анкетные данные. Имеет награды за выполнение заданий. Не понимаю, Фред, почему вы возражаете против Домантовича?

— У нас с ним почему-то сложились не очень хорошие отношения, и я боюсь, что это может отразиться на работе…

— Глупости! — безапелляционно заявил Думбрайт. — Это только на пользу дела. Мы назначим его помощником, и он будет замечать все ваши огрехи, а вы

— его!.. Я согласен на кандидатуру Домантовича, пока не подыщем кого-нибудь ещё… А теперь к чёрту все дела! Я скверно обедал и ещё не ужинал… И спать хочу, как после трех бессонных ночей. В конце концов, как говорит Воронов, все мы люди, все человеки…

Но поужинать босс не успел. Только что хотел уйти, как зазвонил телефон. Правда, трубку взял Нунке, но задержаться пришлось и Думбрайту.

— Слушаю… Что?.. Пропустите! — Вздохнув, Нунке немного тревожно сообщил: — Зачем-то специальный посланец от испанской контрразведки из Барселоны.

— Странно!

— Я сам ничего не понимаю.

Через минуту в сопровождении дежурного вошёл низенький толстяк с длинными нафабренными усами, торчащими двумя прямыми стрелками. Глаза прибывшего с синеватыми белками быстро оглядели всех присутствующих, ни на ком не задерживаясь дольше чем на миг.

— Сеньор Нунке? — спросил офицер, ни к кому персонально не обращаясь, словно в комнате находился один человек.

— К вашим услугам! — поклонился тот.

Офицер контрразведки вынул из кармана листок бумаги и написал на нём какую-то фразу. Нунке прочёл и тоже написал несколько слов. Офицер утвердительно кивнул, достал зажигалку и сжёг записку над пепельницей.

— Что за комедия? — сердито спросил Думбрайг.

— Пароль, — ответил Нунке, принимая от офицера пакет с несколькими печатями.

Офицер контрразведки, стараясь держаться прямо, козырнул Нунке, затем Думбрайту и, даже не взглянув на Фреда, вышел из кабинета.

— Чем мы обязаны появлению этого типа? Он что, выскочил из юмористического журнала прошлого столетия? — фыркнул босс.

Нунке неторопливо разорвал конверт, вынул из него второй, прошитый шнурком и скреплённый печатями, осторожно срезал их перочинным ножом и вынул маленькую бумажку. На листочке было напечатано всего несколько строчек, однако Нунке читал их долго — должно быть, раз десять пробежал записку с начала до конца.

— Да скажите, наконец, в чём дело? — не вытерпел Думбрайт.