криками ликования толпится на улицах и требует, чтобы правительство

ассигновало новые сотни миллионов на бойню,- в то время как даже

влиятельнейшие министры не могут истратить лишний пенни на борьбу с

болезнями и нищетой, от которых страдает этот самый народ. Я мог бы

привести еще тысячу примеров, но смысл тут везде один: сила, которая

правит миром, - Сила Смерти, а не Жизни; и движущим импульсом, который

привел Жизнь к созданию человека, явилось стремление не к высшей форме

бытия, а к более совершенному орудию разрушения. Действие чумы, голода,

землетрясений, ураганов было чересчур непостоянным; тигр и крокодил

были недостаточно жестоки и слишком легко утоляли свой голод, нужно

было найти более устойчивое, более безжалостное, более хитроумное

воплощение разрушительной силы. И таким воплощением явился Человек,

изобретатель дыбы, виселицы, гильотины и электрического стула, меча,

пушки и ядовитых газов, а самое главное - справедливости, долга,

патриотизма и всех прочих измов, посредством которых даже того, кто

достаточно разумен, чтоб быть человечным, убеждают в необходимости

стать неутомимейшим из всех разрушителей. Дон Жуан. А, старые песни! Вы всегда были простаком, мой адский друг, в этом

ваша беда. Вы смотрите на человека его же глазами Ваше мнение о нем

несказанно бы ему польстило. Он очень любит мнить себя существом злым и

дерзким. На самом деле он не зол и не дерзок, - он просто трус.

Назовите его тираном, убийцей, разбойником - он станет обожать вас и

гордо задерет нос, воображая, что в жилах его течет кровь древних

завоевателей. Назовите его обманщиком и вором - он в крайнем случае

возбудит против вас преследование за клевету. Но попробуйте назвать его

трусом - и он взбесится от ярости, он пойдет навстречу смерти, лишь бы

уйти от этой жалящей истины. Человек находит любое объяснение своим

поступкам, кроме одного; любое оправдание своим преступлениям, кроме

одного; любой аргумент в свою защиту, кроме одного и это одно - его

трусость. А между тем вся цивилизация основана на его трусости, на его

жалком малодушии, которое он прикрывает названием респектабельности.

Есть граница покорности осла и мула, но человек готов терпеть унижения

до тех пор, пока самим угнетателям не сделается настолько противно, что

они почувствуют себя вынужденными положить этому конец. Дьявол. Совершенно правильно. И в этой жалкой твари вы умудрились обнаружить

то, что вы называете Силой Жизни? Дон Жуан. Да. Потому что здесь-то и начинается самое замечательное. Статуя. Что же? Дон Жуан. А то, что любого из этих трусов можно превратить в храбреца,

внушив ему некоторую идею. Статуя. Вздор! Я как старый солдат допускаю трусость: это такое же

распространенное зло, как морская болезнь, - и такое же несущественное.

Но насчет того, чтобы внушать людям идеи,- это все чистейший вздор.

Чтобы солдат пошел в бой, ему нужно только иметь немного горячей крови

в жилах и твердо знать, что поражение опаснее победы. Дон Жуан. Вероятно, потому-то бои столь бесполезны. Человек только тогда

способен действительно превозмочь страх, когда он воображает, что

дерется ради какой-то всеобъемлющей цели, - борется за идею, как

говорят в таких случаях. Почему Крестоносцы были отважнее пиратов?

Потому что они сражались не за себя, а за христианство. В чем была сила

противника, не уступавшего им в доблести? В том, что воины его

сражались не за себя, а за ислам. Они отняли у нас Испанию, хотя там мы

сражались за свой кров и дом; зато когда мы в свою очередь пошли в бой,

окрыленные мощной идеей всесветной религии, мы разбили их и прогнали

назад в Африку. Дьявол (иронически). Так вы, оказывается, религиозны, Дон Жуан? Святоша?

Поздравляю! Статуя (серьезным тоном). Полно, полно! Мне, как солдату, не подобает

слушать, когда о религии говорят непочтительно. Дон Жуан. Не тревожьтесь, командор. Идея всесветной религии переживет ислам,

переживет христианство, переживет даже то сборище гладиаторов-недоучек,

которое вы называете армией. Статуя. Жуан! Я должен буду призвать вас к ответу за эти слова. Дон Жуан. Стоит ли? Ведь я не умею фехтовать. Все идеи, за которые станут

умирать люди, будут всесветного значения. Когда испанец поймет наконец,

что он ничем не лучше сарацина, а его пророк ничем не лучше Магомета,

он восстанет, вдохновленный всеобъемлющей идеей, перегородит баррикадой

грязную трущобу, где проходила его полуголодная жизнь, и умрет на ней

за всеобщее равенство и свободу. Статуя. Вздор! Дон Жуан. То, что вы называете вздором, - единственное, ради чего человек

отваживается на смерть. Впоследствии, правда, и идея свободы покажется

уже недостаточно всеобъемлющей; люди станут умирать ради

совершенствования человека, в жертву которому они с радостью принесут

свою свободу. Дьявол. Да, да. Предлог для того, чтобы убивать друг друга, у них всегда

найдется. Дон Жуан. Что ж такого? Главное - не смерть, а страх смерти. Убить или

умереть - не стыдно. Стыдно жить пресмыкаясь, получая за свой позор

жалованье и проценты с прибылей. Лучше десять мертвецов, чем один живой

раб или его хозяин. Придет время - и люди восстанут, и сын пойдет на

отца, а брат на брата, и будут убивать друг друга за великую всесветную

идею уничтожения рабства. Дьявол. Да, но не раньше, чем ваши хваленые Свобода и Равенство сделают труд

свободных белых христиан дешевле, чем труд черного язычника,

продаваемого на невольничьем рынке. Дон Жуан. Не беспокойтесь! Дойдет черед и до белого труженика. Но я не

собираюсь защищать здесь те иллюзорные формы, которые принимает великая

идея. Я только хочу доказать вам на примере, что тот, кого мы именуем

Человеком и кто в личных своих делах труслив, как заяц, - становится

героем, когда борется за идею. Как гражданин он может быть жалок; как

фанатик - опасен. Поработить его можно, только если он достаточно слаб

духом, чтобы внять увещаниям рассудка. Уверяю вас, господа: стоит лишь