Трудно было судить точно, но, казалось, под рыжими усами появилась улыбка. Пронзительный глаз спокойно обозрел каждого из молодых людей…
– Подойдите сюда, все трое, – сказал конский барышник наконец. Они медленно повиновались, и встали перед ним. Гвиндах поднял руку и ткнул пальцем в Диона. – А ну скажи: «Цезарь Август Нерон, император Рима»! – приказал он.
Дион был так потрясен, услышав вполне сносную латынь, что охнул и оглянулся на Квинта, ища поддержки, но тот и сам не знал, что предпринять.
– Скажи эти слова, – резко произнес калека, – или не дождешься от меня никакой помощи.
Дион сглотнул и очень быстро пробормотал: «Цезарь Август Нерон, император Рима». Гвиндах критически прислушивался.
– А теперь ты, – обратился он к Фабиану, который неохотно подчинился. То же получилось и с Квинтом.
– Итак, – сказал Гвиндах, – я все понял. Вы – римляне, хоть и пытаетесь это скрыть, и к тому же легионеры. Я вижу это по форме ваших мечей.
– Твой единственный глаз, добрый Гвиндах, служит тебе хорошую службу, – отвечал Квинт, пытаясь храбриться. – Но откуда тебе знать точно? Мои друзья могли украсть эти мечи.
– Могли, – согласился Гвиндах, невозмутимо поворачивая вертел. – Но никто не может «украсть» подлинного пиетета римлянина, когда тот титулует своего императора.
Так вот в чем дело. И нет нужды притворяться.
– Ну, – неуверенно сказал Квинт, поскольку не мог знать, как этот человек отнесется к открывшейся ему правде. – Ты угадал. Но нам действительно нужны пища и лошади. У нас есть деньги – римские деньги, но недостаточно, чтобы уплатить тебе, как подобает.
– Ты честен, – заметил Гвиндах, пробуя другой кусок поросячьей шкуры. – Большинство моих собратьев-британцев в это не верят, но и среди римлян встречаются честные люди. Я мог бы одолжить вам половину моего поросенка. Я мог бы одолжить вам трех лошадей… если бы вам не предстояла вскоре битва с британским войском, где вас, конечно, убьют. А я понесу убыток.
Квинт перевел его слова Диону и Фабиану, а Гвиндах внимательно слушал. Он неплохо понимал латынь, —поскольку, живя в Лондоне, он поставлял лошадей римскому правительству.
– Ничего не остается, – сказал Фабиан, – кроме как заплатить за поросенка и забрать лошадей, нравится ему это или нет.
– И заслужить мое проклятие? Проклятие богов? Всемогущего Луга, который правит небом и землей? – провозгласил Гвиндах с величайшей торжественностью.
– Извини, – сказал Квинт, – придется рискнуть.
И проклятие Луга вряд ли действует на римлян.
Гвиндах молча признал это, затем принял решение.
– Ну и ладно. Давайте мне все ваши деньги, и делайте все, что хотите. По правде говоря, я рад подложить свинью иценам, ибо именно иценская колесница с ножами на ободьях много лет назад сделала это, – он указал на свое лицо. – А это, – он дотронулся до обрубка ноги, – произошло при другом случае, в который мы не будем углубляться.
– Премного благодарны! – пылко воскликнул Квинт, и остальные эхом повторили его слова.
Гвиндах пожал плечами.
– Если вас не убьют, – а повторяю, вряд ли это возможно, – я вас найду, будьте уверены, и заберу своих лошадей.
– Ты их получишь, – заверил его Квинт, – и кошелек золота впридачу, обещаю тебе.
Фабиан состроил гримасу, услышав о таком расточительстве, но промолчал. Они уселись рядом с Гвиндахом, когда поросенок дожарился, осторожно сняли его с вертела. Съели часть того, что им причиталось, сложили остальное в сумки, отдали Гвиндаху все свои наличные и отбыли с тремя подходящими пони.
Когда они в последний раз оглянулись на барышника, тот карабкался на повозку, ловко управляясь единственной ногой. Он заметил, что на него смотрят, и помахал рукой, всем своим видом показывая, что не обиделся.
– Я верю, что удача к нам вернулась, – сказал Дион. – и теперь мы взаправду можем поспешить – хвала Фортуне!
Глава девятая
Теплый прием. – Квинт-центурион. – Встреча с Фероксом. – Стратегия Эппингского леса.
Расставшись с барышником, римляне пересекли Темзу и заночевали в Долине Великого Белого Коня, в виду этой странной меловой фигуры размером с целую деревню, которую народ древности выложил на склоне зеленого холма.
Этому белому коню с длинными изогнутыми ногами и откинутой головой поклонялись атребаты, и он был сердцем их страны. Потому молодые люди продвигались дальше с величайшей осторожностью, но больше никаких приключений с ними не случилось. Они свернули на дорогу и некоторое время следовали по ней. Дорога была почти пустынна. Туземцы, порой встречавшиеся им, были либо очень стары, либо слишком юны, и не проявляли любопытства. Ясно было, что большая часть местного населения отсутствует, и не требовалось большого ума, чтобы догадаться, куда они ушли.
Каллева, столица атребатов, также казалась заброшенной – обстоятельство, которое Фабиан счел зловещим. Он рассказал, что рядом с британским городом был римский лагерь, и многие годы после Клавдианского нашествия атребаты вели себя достаточно дружелюбно, чтобы поддерживать торговые связи со своими завоевателями. Но теперь римский лагерь выглядел таким же пустынным, как город. Хотя молодые люди и не решились подойти слишком близко.
Однако позже они нашли немое свидетельство того, что здесь произошло. Обойдя город, они почти споткнулись о труп человека в римской одежде со значком военного ветерана. Он лежал ничком, словно удар настиг его при попытке бежать. Череп его был размозжен, на валявшемся рядом камне из пращи засохла кровь.
– Я видел подобное, когда шел из Линкольна с Девятым легионом, – мрачно сказал Квинт, глядя на убитого. – А у нас даже нет времени, чтобы похоронить его как положено.
– Да, – согласился Фабиан.
Они долго молчали. Свернули на добротную римскую дорогу, и после полудня достигли каменного указателя с надписью «A Londinio XX». Указатель был перевернут, залеплен грязью и полуобгоревшими внутренностями какого-то животного.
Они смотрели на это бессмысленное проявление ненависти, затем Фабиан произнес:
– Двадцать миль до Лондони… или того, что раньше было Лондоном… но Лагерь Цезаря, несомненно ближе. Скором мы узнаем, там ли Светоний.
Они ударили пятками в бока лошадей и поскакали галопом.
Солнце вышло из-за облаков. Оно сияло над изгибами Темзы, и – после того, как они пересекли лес – озарило то, что все они жаждали увидеть. Над мощными валами из земли, бревен и камня гордо высился штандарт с орлом и реяло имперское знамя.
Они спешились у рва, окружавшего внешнее кольцо укреплений, и внезапно все трое переглянулись и соединили руки в быстром, крепком пожатии. Они не нуждались в словах, выражающих дружбу, сознание того, что они пережили вместе, и что им еще предстояло пережить, было достаточно.
Ведя лошадей, они подошли к первому посту. Часовой на стенах уже заметил их и узнал Джона с Фабианом.
Здесь не было ни трудностей, ни тайн, как в крепости Второго легиона. Их встречали радостными восклицаниями, хлопали по плечам, и то и дело слышались возбужденные вопросы: «Где Второй? Он скоро прибудет? Мы давно его ждем!»
Вскоре эти же вопросы повторил и сам губернатор, как только гонцы вошли в его красно-белую полосатую палатку посреди крепости. Он встал навстречу, его грубое лицо с тяжелой челюстью выражало облегчение.
– Добро пожаловать! Добро пожаловать, имперские гонцы! – воскликнул он. – И ты тоже? – добавил он, узнав Квинта. – Итак, вы вернулись вместе. Это хорошие новости. Где легат Валериан и Второй легион? Вы их намного опередили?
– Твое превосходительство, – Фабиан опустился на одно колено, и не отводя глаз от позолоченных сандалий губернатора, продолжал очень тихо… – мы принесли дурные вести… Второй легион не покидал Глочестера.
– Не покидал Глочестера? Но это чудовищно! Я не могу больше откладывать сражения! Чтобы привести сюда полный легион, потребуется по меньшей мере пять дней! Что с ним случилось? Когда он выступает?