У выхода Фабиан очень тихо объяснил:

– Эти отсталые племена используют для расчета железные бруски – дело в этом, я угадал? Они никогда не видели денег.

– Как же нам быть?

– Постараемся им как-нибудь втолковать. Квинт вернулся к женщинам. Молодая женщина вскоре согласилась принять обстоятельство, что племя, из которого явились пришельцы, не пользуется железными брусками, и что монеты на полу – вполне достойная плата, но старуха – нет. Ее тусклые глаза заполыхали гневом.

– Лжецы! Воры! – продолжала она вопить, яростно мечась по хижине. – Платите! Платите!

Не заходя больше никаких доводов, Квинт бросил на молодую женщину извиняющийся взгляд, и повернулся, чтобы присоединиться к товарищам, но старуха в бешенстве выхватила из горшка половник и швырнула им в Квинта. В горшке была какая-то тушенка и обжигающее варево выплеснулось из половника. Квинт бросился наутек, и все трое обратились в позорное бегство через двор, в то время, как старуха призывала на них проклятия, а собака рычала и хватала их за пятки.

Они выскочили за ворота, захлопнули их перед носом у пса, и неслись по дороге, покуда хватало дыхания, потом Дион окинул взглядом Квинта и разразился смехом.

– Стойте! Стойте! – давился он. – Давайте, сочтем наши раны после постыдного отступления. И, по крайней мере, счистим с Квинта бобы и… ага! – он что-то выдернул из волос Квинта, – и куски тушеного кролика.

Квинт с отвращением соскребал с шеи налипшие бобы.

– Это проклятое варево было горячее! – злобно заявил он, затем внезапно расхохотался вслед за Дионом. – Ну, мы прекрасно представили наши доблестные легионы! Обращены в бегство половником!

Даже Фабиан хохотнул: – И паршивой собаченкой, которая оторвала кусок моей сандалии.

– Радуйся, что не кусок твоей ноги… – Квинт нашел ручей, и мыл голову, пока полностью не избавился от следов старухиной тушенки. Вернувшись к остальным, он сказал:

– Однако послушайте, я добыл кое-какие сведения. Хотя не уверен, есть ли от них польза. Существует ли место под названием Лагерь Цезаря?

– Конечно, – хором ответили Дион и Фабиан. Затем Фабиан продолжал:

– Это британский форт с земляной насыпью, где Цезарь устроил укрепления. Мы там останавливались, когда Светоний шел из Уэльса. Он на этой стороне Темзы, юго-западнее Лондона. А что?

– Я думаю, Светоний сейчас там.

И он рассказал, что услышал от женщины. Фабиан кивнул.

– Похоже на то. По крайней мере, мы знаем, куда идти. Что еще она сказала?

– Я попытался узнать, где собираются силы Боадицеи, но все, что они знали – нечто вроде «За Белым Конем, потом по древней дороге малого народца и дальше, к восходящему солнцу» – короче никакого смысла.

– Смысл есть, – задумчиво сказал Фабиан. – Я знаю Долину Белого Коня. Мы и сами будем там завтра. А древняя дорога ведет оттуда на северо-восток, хотя я и не уверен, как далеко. В любом случае, Боадицея явно где-то поблизости от своих родных краев.

– Интересно, что она делала с тех пор, как ты, Квинт, последний раз слышал о ней? – спросил Дион. Голос его сразу стал серьезен.

– Ничего хорошего для нас, это ясно, – ответил Квинт. – Боадицея – ужасная женщина с сердцем льва… или волка… – Мрачно добавил он, вспомнив утреннюю встречу с волками и яростное их стремление защищать своих сородичей и мстить за них.

Когда они двинулись дальше, он думал о Регане и ужасающей пытке, которой подвергла бы ее Боадицея, если бы той не удалось бежать. Его рука сама потянулась к пряжке Реганы, спрятанной под рубаху, у сердца. Он надеялся, что другие не заметили этого проявления слабости. Возможно, если бы в хижине он показал пряжку старухе, она не стала бы упорно требовать свой железный брусок – знак друидов, похоже, творит с британцами чудеса… погоди-ка! Он внезапно встал, как вкопанный. Откуда я знаю, что красная эмалевая змейка – знак друидов? Разве Регана об этом что-нибудь говорила?

– В чем дело, Квинт? – спросил Дион. – Тебя кто-то укусил?

– Мысль, – ответил Квинт и двинулся дальше.

Коротышка-неаполитанец хихикнул, и трое продолжали свой путь. Но весь остаток дня, пока они осторожно огибали город добуниев – едва ли больший чем грязная деревня, и спускались по холмам к истокам Темзы, Квинт мучился недоумением. Он припоминал каждое слово, сказанное ему Реганой в ту ночь у костра в лесу. На пряжку не было и намека. И тем не менее у него было ощущение, что он присутствовал при том, как пряжку показали враждебно настроенным людям, и те отнеслись к ней с уважением. Когда молодые римляне остановились напиться из реки, Квинт неожиданно спросил:

– Вы верите в чары? То есть… как вы думаете, может что-нибудь заставить человека забыть один из дней своей жизни.

Дион рассмеялся и заявил, что он и так постоянно все забывает, но Фабиан отвечал серьезно:

– Это случается… Я видел магию в Галлии и знаю, что такое возможно. А что?

– Сдается, что это произошло со мной. Но память о том дне иногда возвращается.

– Это важно? – спросил Фабиан. – Имеет отношение к нашему заданию, или к Риму?

– Я так не думаю. – Кажется… – на смуглом лице Квинта выступил румянец. Он вымучил улыбку… – Это личное дело… – очень странное.

«Если Регана в действительности не бросила меня, если она была со мной в тот день, который я, похоже, забыл… » На него нахлынули чувства невыразимой нежности и облегчения, но не успели захлестнуть, прерванные восклицанием Диона:

– Смотрите! Обед… там… впереди! Стоило мне только пообещать еще одну жертву Фортуне…

На речном берегу сидел человек и жарил над костром жирного поросенка, насаженного на вертел.

Квинт принюхался к одуряющему запаху жаркого, затем увидел за костром нечто, еще более привлекательное.

– Лошади! – выдохнул он. Глаза его сверкнули. – Это лучше, чем обед!

– Надеюсь, мы получим и то, и другое, – прошептал Фабиан, увлекая товарищей за раскидистый куст орешника, – честным путем или грязным… Но сперва убедимся, что он один.

Они различали человека не очень ясно, поскольку он сидел по другую сторону костра, но, казалось, он был высок, с гривой светлых волос и вислыми рыжими усами, одетый в плащ, наподобие тех, что Квинт видел на британцах-горожанах. За ним стояла местная двуколка, запряженная волом, а кругом нее семеро лохматых пони щипали сочную траву.

– Похоже, он один. Попытаем удачи. Квинт, тебе снова придется прибегнуть к знанию кельтского.

Они вышли из-за орешника, протягивая открытые ладони в знак мирных намерений, в то время, как Квинт произносил дружеское приветствие.

Человек взглянул на них сквозь дым костра.

– Эгей! – отозвался он глубоким басом. – Чего вы хотите от несчастного, которого защищают боги?

– Кто он хочет этим сказать? – удивился Квинт. Но подойдя поближе, трое оцепенели.

Когда человек повернулся к ним, выяснилось, что у него нет одного глаза. На его месте зиял ужасающий провал, и тот же чудовищный удар в свое время снес ему половину носа. И это еще не все. Одна его нога представляла всего лишь обрубок, прикрытый подвернутой штаниной.

– Одна нога, один глаз… – прошептал Квинт. – Воистину, он несчастен.

Трое беспомощно переглянулись, пораженные единой угнетающей мыслью. Они хотели есть, им нужны были Лошади, и они намеревались отобрать их, если хозяин не отдаст добром, но обстоятельства изменились. Перед ними был калека.

– Кто ты, и куда направляешься, друг? – спросил Квинт.

Человек отрезал кусок мяса, попробовал, облизал пальцы. Единственный глаз насмешливо смотрел на пришельцев.

– Я – Гвиндах, торговец лошадьми. Езжу, где хочу, и ни один человек не посмеет причинить мне вреда.

Это была правда – как по отношению к римлянам, так и британцам. У обоих народов считалось, что калеки находятся под непосредственной защитой богов, которые сами их покарали. А боги ревнивы к своим правам и могут наслать жуткие несчастья на тех, кто покусится на их избранные жертвы.

– Мы хотим есть, о Гвиндах, – сказал Квинт, жадно глядя на жарящегося поросенка. – И нам отчаянно нужны лошади, так как мы спешим по делу великой важности. Как ты думаешь, можем мы их получить?