Уже несколько лет ни один телефонный или внутрикомнатный разговор мой или членов моей семьи даже на последнюю бытовую тему не остался неподслушанным и (есть признаки) не проанализированным. Мы уже привыкли к тому, что днём и ночью постоянно разговариваем в присутствии госбезопасности. Когда у них кончается пленка, они бесцеремонно прерывают телефонный разговор, чтобы перезарядить, пока мы перезвоним. В таком же положении - Ростропович, Сахаров, Шафаревич, Чуковские, многие знакомые мне семьи, а ещё больше незнакомых.
Даже странно слышать, что где-то идут споры, имеет ли право президент распорядиться об установлении электронного подслушивания для защиты военных тайн своей страны. И даже оправдан по суду человек, разгласивший такие секреты. А у нас - и без суда считается виновным любой человек, однажды высказавший вслух мнение, противоречащее официальному. И электронное подслушивание за ним устанавливает не глава страны, но средний чиновник госбезопасности. Такое электронное подслушивание, не говоря о всей прочей слежке, опутывает тысячи и тысячи интеллигентов и ответственных служащих в разных городах Советского Союза. И множество дармоедов в мундирах сидят и анализируют плёнки подслушивания. И что даже не очень скрывается, министр считает дозволенным заявить подчиненному: "Мне давали слушать ваш такой-то телефонный разговор" - и дальше выговор за этот разговор. Слежка доходит до того, что даже в отношении соприкасающихся со мною людей 5-е управление КГБ (ген. майор Никишкин) и его 1-й отдел (Широнин) дают письменные указания "выявлять посещаемые ими адреса", т. е. спираль уже второго порядка.
В нашем дворе стоит поношенный ижевский "москвич" нашей семьи. С ним рядом ночуют несравненно лучшие машины, но какие-то странные "похитители" всякий раз покушаются именно на эту. Два раза потерпели неудачу, один раз повредили её нарочно, ещё раз угнали в Грузию. И хотя милиция нашла машину и будто бы угонщиков - никакого суда над ними не было. Не только я, но и мои знакомые засыпаны оскорбительными анонимными письмами. Перед недавними муниципальными выборами агитатор ("блока коммунистов и беспартийных") заявил о моей жене, не скрываясь: "таких надо душить!". Редактор журнала "Октябрь" Зверев в публичных лекциях в институтах Вирусологии и Иммунологии Ак. Наук заявил, что я "член исполнительного комитета сионистов". Ему возразили наивно: "Но ведь в газете печатали, что Солженицын - помещичьего происхождения". Находчивый октябрист ответил во всеуслышание: "Тогда надо было писать так. А теперь надо считать Солженицына евреем". Почтовая цензура не пропустила ни одного газетного западного отзыва на "Август" из многочисленных посланных мне моим адвокатом г. Хеебом. Таким образом я лишён возможности узнать, как же воспринята моя книга на Западе. Министр Внешней торговли Патоличев отказался признать мои права на получение сумм из Нобелевской премии, и меня вынуждают дискриминировать её, признать "подарком частного лица" (что, к тому же, даёт право государству конфисковать третью часть гневно осуждённой премии). КГБ то и дело подсылает ко мне своих агентов под видом "юных авторов", принесших свои литературные опыты.
Видный генерал КГБ передал мне через третье лицо прямой ультиматум: чтоб я убирался за границу, в противном случае меня сгноят в лагере и именно на Колыме (т.e., по образцу Амальрика, через "бытовую" статью). Если понадобится, это третье лицо сегодня или завтра огласит большие подробности этого эпизода.
В связи с тем, что Вам не дали прописки к Вашей семье, где же Вы живёте?
Я не живу более нигде, в зимнее время у меня нет другого места для жизни, как квартира моей семьи, естественное место для каждого человека. Я и буду здесь жить, независимо от того, дадут мне прописку или нет. Пусть бесстыжие приходят и выселяют меня, - это будет достойная реклама нашего передового строя.
Как Вы оцениваете положение своё и других авторов в связи с присоединением СССР ко всемирной конвенции по авторским правам? Были полуофициальные сообщения, что отныне самый вывоз за границу литературных произведений, вовсе не квалифицируемых как "антисоветские", будет рассматриваться как уголовное преступление: "нарушение монополии внешней торговли".
Николай I никогда не высказывал себя хозяином пушкинских стихов. Тем более при Александре II не были государственной собственностью романы Толстого, Тургенева или Гончарова. Никогда Александр III не указывал Чехову, где ему печататься. Никакие купцы и финансисты так называемого капитализма никогда не догадывались торговать произведениями ума и искусства прежде, чем сам автор уступит им такие права. И если при первом осуществлённом социализме низкие меркантильные умы додумаются, что продукт духовного творчества, едва отделясь от груди, от головы своего создателя, автоматически становится товаром и собственностью министерства внешней торговли, - такая затея не может вызвать ничего, кроме презрения.
Я, покуда мне закрыты пути печатания на родине, буду продолжать печатать свои книги в западных издательствах, совершенно игнорируя подобную финансово-полицейскую затею бездарностей. Я заранее объявляю неправомочным любой уголовный суд над русской литературой, над любой книгой её, над любым русским автором.
Но я не допускаю, что до этого доведут. С другой стороны я усматриваю, что участие нашей страны в конвенции даже увеличивает в одном частном отношении свободу наших авторов. Например, я последнее время ничего не давал из своих вещей в Самиздат, опасаясь, что их подхватит пиратская перепечатка. Теперь же, как говорят, права советских авторов надёжно защищены, и, стало быть, можно без опасения отдавать в Самиздат и знакомить наших читателей с произведениями, ещё не удостоенными публичного напечатания.
Когда Вы предполагаете опубликовать II Узел Вашей серии?
Вероятно, я не буду выпускать в свет "Октября Шестнадцатого" прежде, чем будет готов III Узел "Март Семнадцатого". Эти узлы слишком связаны и только вместе проясняют ход событий, как его понимает автор.
Верно ли, что Ваша нобелевская лекция была по совету Ваших друзей обострена из первоначального строго литературного варианта?
Не знаю, откуда корреспондент "Нью-Йорк Тайме" добыл такую версию. Она не соответствует не только истине, но и противоречит моему темпераменту. Лекция была напротив смягчена и удержана в литературных рамках, из-за чего и задержалось на год её появление.
Что Вы скажете о сегодняшней советской литературе?
Могу сказать о сегодняшней русской прозе. Она есть и очень серьёзная. А если учесть ту невероятную цензурную мясорубку, через которую авторам приходится пропускать свои вещи, то надо удивляться их растущему мастерству, малыми художественными деталями сохранять и передавать нам огромную область жизни, запрещённую к изображению. Имена назову, но с затруднением и вероятно с пропусками: одни авторы, как Ю. Казаков, необъяснимо вдруг уклоняются от большой работы и лишают нас возможности наслаждаться их прозой; к другим, как Залыгин, чья повесть о Степане Чаузове - из лучших вещей советской литературы за 50 лет, могу оказаться необъективным, испытывая чужесть из-за разного понимания путей, как может служить сегодняшняя наша литература сегодняшнему нашему обществу; третьи несомненно и ярко талантливы, но творчество их сторонне или поверхностно по отношению к главным течениям нашей жизни. Со всеми этими оговорками вот ядро современной русской прозы, как я его вижу: Абрамов, Астафьев, Белов, Быков, Владимов, Войнович, Максимов, Можаев, Носов, Окуджава, Солоухин, Тендряков, Трифонов, Шукшин.
Что Вы скажете по поводу исключения В. Максимова из Союза Писателей?
О Союзе Писателей я бы не хотел говорить серьёзно, какой это союз писателей, если им руководят генералы госбезопасности вроде Виктора Ильина?
Владимир же Максимов - честный мужественный писатель, бескорыстно и жертвенно преданный правде, и много преуспел в поисках её. Поэтому исключение его из лживого союза писателей - вполне закономерно.