И оттого бегал он за Михаилом, отчего-то решив, что Мишка самый главный и все это затеял. Бегал, заглядывал в Мишины глаза, и постоянно твердил один и тот же профессиональный вопрос: «Скажите, Миша, а меня после этих съёмок оставят на флоте или спишут?»

Ещё ничего не началось, а профессионал уже чувствовал неладное. Михаил мудро молчал и старался избегать ответов… Через какое-то время на борт поднялся капитан…

Меня, как только я оказался на корабле, спросили – не понимаю ли я что-нибудь в пианино? Я тогда одобрительно кивнул головой… Теперь, когда появился капитан, меня вновь нашли и уже привели прямо к нему.

Капитан провел меня в одну из кают, что находилась в той части крейсера, где, со слов капитана, отдыхал Император, когда бывал на борту. В дальнем углу стояло пианино. Он указал на него и ещё раз задал вопрос: «Вы разбираетесь в пианино?» Я утвердительно кивнул и не теряя ни мгновения подошел к инструменту.

Поначалу капитан не придал значения моей прыти и продолжал разговор. Он начал рассказывать, что этот инструмент принадлежал Государю-Императору, что только он на нем любил и мог поигрывать на корабле, и что команда умудрилась его сохранить до сегодняшних дней. А сейчас им очень интересно, можно ли на нем играть?

Я же, слушая весь этот рассказ, что-то поиграл на инструменте, а затем начал спокойно его разбирать.

Мои действия вызвали замешательство в морских рядах. Капитан замолк, а офицер, стоявший рядом, притих. Все, замерев, смотрели за моими действиями…

Ну а я спокойно разобрал все, по-морскому говоря «переборки», и полностью оголив рабочий механизм инструмента, начал его беглый осмотр. Это наверно очень забавно выглядело со стороны.

Императорское пианино, над которым склонилась личность в мичманско-офицерской форме времен японской кампании 1905 года, а над ним в оцепенении стоят советские морские офицеры и не смеют шелохнуться.

Сергей Дебижев был в тот момент рядом и все видел. Как он сожалел впоследствии, что такая сцена не была отснята… Такое уже никогда специально не отрепетируешь, и, конечно же, не снимешь.

«Отличный инструмент!», – был мой приговор, и я так же уверенно и быстро его собрал. Капитан молчал. Подчиненные тоже…

«Нужен мелкий ремонт некоторых молоточков и настройка», – добавил я напоследок. Пожал руку капитану и вышел. Капитан молчал. Часть команды тоже… По палубе замполит так же бегал за Файнштейном и задавал все тот же вопрос: «Меня только спишут на берег или совсем уволят с флота после этой съёмки?»…

Теперь дело было за Борисом – сидел дома и ждал, когда за ним приедут. «Дом» находился неподалеку, в квартире Александра Житинского85 – писателя и большого любителя российского рок-н-роллла. Боря был тогда у него в гостях.

Когда я писал о Самсоновой-Роговицкой и её отношении к своей работе, то уже упоминал о той категории людей, которые любят, то чем занимаются и безгранично преданы этой любви. Именно такие эпитеты необходимо применять и ко всему творчеству питерского писателя Александра Житинского.

Он первый из этой гильдии деятелей искусств не только обратил внимание на этот срез российской культуры, как рок-н-ролл, но и полюбил его. И не только полюбил, но в своей любви попытался понять, осмыслить и даже постарался донести это знание до своих коллег. Другое дело, что его коллеги, насквозь пропитанные ромом, оказались в массе своей бледно фосфорисцирующей поверхностной массой, подобной планктону, что попросту не желала что-нибудь слышать. Достучаться до их сознания оказалось делом гиблым. Но гиблым для них, а не для окружающих.

По его инициативе в залах Дома союза писателей Ленинграда бывали даже концерты, в которых обязательно принимал участие и «Аквариум», но они, писатели, естественно проводили время в буфете, как довесок к цитате из Островского: «Актёру – место в буфете!»

И закономерно, что это здание в самом начале «перестройки», когда писательский труд наконец-то, хоть и на короткое время, вновь стал востребован – сгорело. Да ещё как! Милый был особняк!…

Так вот за Борисом отправился автобус. Небольшой студийный УАЗик. В нем, чтоб показать дорогу к «старшему по званию», а у Бориса был какой-то «адмиральский» костюм, отправились «морские офицеры» Андрей Романов и Андрей Решетин86.

Андрей Решетин или для многих «Рюша» пришёл в «Аквариум» в то время, когда вакуум, возникший после гибели Саши Куссуля стал невыносим. Одно время мы вообще боялись брать скрипачей в состав, поскольку это могло бы нарушить ту, ещё жившую внутри каждого из нас, атмосферу его, Сашиного, участия во всех наших делах.

Звук не его скрипки мог вызвать неправильные вибрации в тех «аквариумовских» полях, выстраивающихся на концертах. Он присутствовал, незримо участвовал, в каждом концерте, в каждом нашем совместном деле. Замены ему тогда, по нашему разумению, не могло быть…

Но в какой-то момент все разрешилось само. Не являя собой никакой подмены Саше, а наоборот, являясь другой и уже самостоятельной единицей, в «Аквариум» вошли сразу два скрипача – Андрей Решетин и Иван Воропаев87.

Они ничего не продолжали после Саши, они все начали заново и в этом была прелесть.

Ко всему прочему их приход был обусловлен ещё и тем, что они все трое, т.е. Куссуль, «Рюша» и Ванечка были одной компанией всю свою сознательную жизнь Вместе учились, вместе шалили, вместе… Короче, это был не чей-нибудь выбор, а это была какая-то необходимость… Так и пошло с тех пор – «Рюша» и Ваня стали «Аквариумом».

И выходит так, что скрипка, которая когда-либо звучала в этой группе, всегда как бы принадлежала одному источнику – этой магической питерской скрипичной школе.

Где-то от Гоголя и Достоевского, где-то от Мусоргского и Шостаковича. Эти ассоциации могут показаться странными. Но послушайте сами… «Все это джаз» – милый мой читатель! Но Боже упаси: «Аквариум» – это Вам не джаз!!!

«Рюша» в своё время потряс нас уникальным открытием, простым и невероятным. Он открыл простейший метод борьбы с похмельем. Метод оказался по-детски прост, да по взрослому эффективен! Итак «Правило Кепки и Холодильника»:

Перед тем как лечь спать после хорошей вечеринки, обязательно положите в морозилку свою кепку! Именно в морозилку!

Настигшее врасплох утро, обязательно испортит вам настроение головной болью… А если на улице тридцатиградусная жара? Это уже не жизнь!

Но загляните в холодильник – вас там ждет кепка. Достаньте её и медленно, не торопясь и растягивая удовольствие, натяните на голову… А?!!! Вот это да!

Теперь вы полностью способны и можете при ступать к тем делам, что день грядущий вам уготовил… Вперед на улицу, к новым свершениям. Ах, как хорошо и прохладно голове!…

Вот истинный буддистский подход к проблеме. Вы абсолютно свободны, никакого пива или ещё чего…

Надо сказать, что к этому моменту на нас были не только морская форма, ботинки и фуражки, но ещё и полный грим, подчеркивающий длительное пребывание за Полярным кругом. Я во всяком случае я был весь в инее и чуть присыпан бутафорским снегом. Да и Рюша тоже.

И вот такая компания направилась в один из оживленных дворов жилого района, находящегося недалеко от Финляндского вокзала. И что удивительно, появление в нем двух морских офицеров образца «серебряного века» не вызвало никакой ответной реакции. Никто даже не посмотрел в нашу сторону. Прохожие шли по своим делам… Помните я рассказывал о «казачьем разъезде»?

Но сейчас эффект был иной, т.е. его совсем не было. А как хотелось хоть кого-нибудь озадачить своим видом…

Не удивился такому нашему появлению и Боря. Но это-то как раз понятно. А вот наш народ – отчего он такой невеселый и невосприимчивый?

В очереди за чем-нибудь рядись, не рядись – так обхамят, а здесь вон какой повод порадоваться или позлословить… Нас бы устроило и то, и другое – ан, нет! Ноль эмоций! Кураж пропал, и мы ретировались к себе на «Аврору»! А там и пошло кино.