Глод пожал плечами:

– Это доказывает, что ты не врал, – сказал он. – Тот, кто любит гномиий хлеб, не может быть эльфом.

В забегаловке было почти пусто. Гном, до подмышек скрытый фартуком, смотрел на них поверх стойки.

– У вас подают хрустящую крысу? – спросил Глод.

– Лучшая клятая крыса-фри в городе, – ответил Гимлет.

– Тогда мне четыре хрустящих крысы.

– И гномий хлеб, – сказал Имп.

– И кокс, – добавил Лайас.

– Крысиные головы или крысиные ноги?

– Нет. Четыре хрустящих крысы.

– И кокс.

– Крыс подать с кетчупом?

– Нет.

– Ты уверен?

– Никакого кетчупа.

– И кокс.

– Два крутых яйца, – сказал Имп.

Окружающие одарили его странными взглядами.

– А что такое? Я просто ллюбллю яйца вкрутую, – добавил он.

– И кокс.

– И два яйца вкрутую.

– И кокс.

– Семьдесят пять долларов, – сказал Глод, когда они уселись. – Сколько будет семьдесят пять долларов умножить на три?

– Много долларов, – сказал Лайас.

– Больше двух сотен долллларов, – уточнил Имп.

– Думаю, мне не приходилось видеть две сотни долларов за раз, – сказал Глод. – Во всяком случае, наяву.

– Мы добудем деньги? – спросил Лайас.

– Мы не можем добывать деньги, играя музыку, – сказал Имп. – Это Закон Гилльдии. Еслли они поймают тебя, они отберут твой инструмент и засунут… – он запнулся. – В общем, еслли ты фллейтист, то это будет то еще удоволльствие, – припомнил он.

– Не думаю, что тромбонисту придется легче, – заметил Глод, посыпая крысу перцем.

– Я не могу вернуться домой, – сказал Имп. – Я сказалл им… В общем, я не могу. Да даже если бы я мог, мне бы пришллось вытесывать моноллиты, как мои братья. Все, что их интересует, это их каменные круги.

– А если я сейчас вернусь домой, – сообщил Лайас, – я буду дубасить друидов.

Оба украдкой чуть отодвинулись друг от друга.

– Тогда нам надо играть там, где Гильдия нас не найдет, – сказал Глод весело. – Надо найти какую-нибудь заточку…

– Заточка у меня есть, – заявил Лайас с гордостью. – Из напильника.

– Я имею в виду ночной клуб, – пояснил Глод.

– Ночью она никуда не деваются.

– Я уверен, – сказал Глод, оставляя эту тему, – что в городе полно заведений, которым не нравится платить по ценам Гильдии. Мы могли бы дать несколько разовых концертов и без труда заработать.

– Что, втроем? – спросил Имп.

– Конечно.

– Но мы играем гномью музыку, челловеческую музыку и троллллью музыку. Вряд лли они совместимы. Я имею в виду, что гномы сллушают гномью музыку, ллюди сллушают челловеческую музыку и тролллли сллушают троллллью музыку. Что поллучится, еслли мы смешаем их? Нечто чудовищное.

– А что такое? Мы неплохо уживаемся, – сказал Лайас, привстав чтобы добыть со стойки соль.

– Мы же музыканты, – сказал Глод. – А это совсем другое дело.

– А, да. Верно, – согласился Лайас.

Он сел.

Раздался треск.

Лайас встал.

– Ох, – произнес он.

Имп медленно и с величайшей осторожность взял с лавки то, что осталось от его арфы.

– Ох, – повторил Лайас.

Струны скрутились с печальным звуком.

Смотреть на это было все равно как на смерть котенка.

– Я выигралл ее на Эйстеддфоде, – произнес Имп.

– Ты сможешь склеить ее назад? – спросил Глод наконец.

Имп покачал головой:

– В Лламедосе не осталлось никого, кто знает, как это деллать.

– Да, но на Улице Искусных Ремесленников…

– Я действительно извиняюсь. Я имею в виду – действительно извиняюсь. Не могу понять, как она тут оказалась.

– Это не твоя вина.

Имп безуспешно пытался сложить обломки вместе. Музыкальный инструмент нельзя починить. Он помнил, как об этом говорили старые барды. У них есть душа. У всех инструментов есть душа. Когда их ломают, душа ускользает, улетает, как птица. Все, что можно собрать из обломков – это ничтожное соединение дерево и проволоки. Может быть, оно сможет звучать и даже ввести в заблуждение случайного слушателя, но… С тем же успехом можно сбросить кого-нибудь с обрыва, а потом сшить обратно, ожидая, что этот кто-то оживет.

– Ну, тогда, может быть, мы сможем раздобыть тебе новый? – спросил Глод. – На Задах… на Задах есть одна замечательная музыкальная лавка… – он запнулся. Конечно. Разумеется. На Задах есть музыкальная лавка. И всегда там была. – На Задах, – повторил он, просто чтобы быть уверенным. – Обязана быть там. На Задах. Да. Уже многие годы.

– Такую не раздобудем, – сказал Имп. – Прежде чем просто коснуться дерева, мастер проводит две неделли в пещере под водопадом, завернувшись в волловью шкуру.

– Зачем?

– Я не знаю. Это традиция. Он очищает свой разум от всего отвлекающего.

– Должно быть, зачем-то еще, – сказал Глод. – Но мы купим тебе что-нибудь. Ты не можешь быть музыкантом без инструмента.

– Но у меня и денег-то нет, – напомнил Имп.

Глод хлопнул его по спине.

– Это неважно, – заявил он. – У тебя есть друзья! Мы поможем тебе, если сможем конечно.

– Но мы потратилли все деньги на эту еду, – сказал Имп. – У нас болльше нет ни пенса.

– Это негативный взгляд на вещи, – заметил Глод.

– Ну, да. Но у нас же ничего нет, сам посуди.

– Я разбираюсь кое в чем, – заявил Глод. – Я гном, так? А мы понимаем в деньгах. Знание денег – это, в сущности, мое среднее имя.

– Какое длинное.

Уже почти стемнело, когда они добрались до магазина, который располагался по правую руку, напротив стен Незримого Университета. Он выглядел как музыкальный торговый центр, усиленный ломбардом, так как у каждого музыканта бывают в жизни периоды, когда ему приходится закладывать свой инструмент, если он хочет есть и спать под крышей.

– Ты что-нибудь здесь покупал? – спросил Лайас.

– Нет… Насколько я помню, – ответил Глод.

– Он закрыт, – сказал Имп.

Глод забарабанил в дверь. Через некоторое время дверь со скрипом приоткрылась ровно настолько, чтобы обнаружить ломтик лица, принадлежащего старухе.

– Мы хотели бы приобрести инструмент, ма'ам, – сказал Имп.

Глаз и ломтик губ осмотрели его с ног до головы.

– Ты человек?

– Да, ма'ам.

– Тогда входи.