История.

Этот рассказ – о памяти. И кое-что можно сразу припомнить…

…как Смерть Плоского Мира, по причинам, известным лишь ему одному, спас однажды маленькую девочку и перенес ее в свой дом, за пределы всех измерений. Он позволил ей достигнуть возраста шестнадцати лет, поскольку полагал, что с подростками проще иметь дело, чем с маленькими детьми – и это показывает нам, что можно быть бессмертной антропоморфной персонификацией и при этом жестоко заблуждаться относительно некоторых простых вещей…

…как позже он взял учеником некоего Мортимера, или попросту Мора. Между ним и Изабель мгновенно возникла неприязнь – каждый может догадаться, как оно выглядело в деталях. В роли заместителя Мрачного Жнеца Мор потерпел грандиозное фиаско, став причиной проблем, приведших к расшатыванию самой реальности и схватке между ним и Смертью, которую Мор проиграл…

…и как Смерть – по причинам, известным лишь ему одному – сохранил ему жизнь и отправил его вместе с Изабель назад в мир.

Никто не знает, отчего Смерть начал испытывать к человеческим существам, с которыми он работал столь долго, практический интерес. Вероятно, это было простое любопытство. Даже самый удачливый крысолов рано или поздно испытает подобный интерес к крысам. Он может наблюдать как они живут и как умирают, записывать каждую деталь крысиного существования, хотя и никогда не сумеет понять, на что похожа беготня по лабиринту.

Но если правда, что наблюдение изменяет то, за чем наблюдают[1] , то еще в большей степени правда, что оно изменяет и наблюдателя.

Мор и Изабель поженились.

У них родился ребенок.

Этот рассказ – еще и о сексе, наркотиках и Музыке Рока. Ну, скажем…

…одно из трех – это уже неплохо. Разумеется, это только тридцать три процента, но ведь может быть и меньше…

Где остановиться?

Темная, ненастная ночь. Карета – уже без лошадей – проламывает хлипкую, бесполезную ограду и крутясь летит в пропасть. Ни разу не ударившись о стены ущелья, она достигает сухого русла реки далеко внизу, где и разлетается на кусочки.

Мисс Буттс нервно переворошила сочинения.

Среди них была одно, написанное шестилетней девочкой: «Что Мы Делаем на Празднеках – Что я делаю на празднеках я астаюс с дедулей у него есть большая Белая лошть и сад который вес Чорный. У нас ест Яйцы и чипсы».

Затем масло из каретных ламп вспыхивает, и происходит мгновенный взрыв, из недр которого – поскольку даже в трагедиях есть определенная неизменность – вылетает горящее колесо.

И еще один листок бумаги – рисунок, сделанный в более серьезном возрасте. Выполненный сплошь черным. Мисс Буттс вздохнула. Это вовсе не значит, что в распоряжении рисовальщицы не было карандашей другого цвета. В Квирмской Школе для Юных Леди были действительно дорогие карадаши всех цветов.

И наконец, когда погасли последние потрескивающие огоньки, воцарилась тишина.

И – наблюдатель.

Который повернулся и сказал кому-то в темноте:

– ДА. КОЕ-ЧТО Я МОГ БЫ СДЕЛАТЬ.

А потом ускакал прочь.

Мисс Буттс еще раз перетасовала листки. Она ощущала раздражение и беспокойство – чувства, обычные для тех, кто имел дело с этой девочкой. Бумаги помогали ей чувствовать себя лучше. Они были более надежными.

Кроме того была еще проблема этой… аварии.

Мисс Буттс уже приходилось сообщать такие известия. Этого не избежишь, если вы руководите крупной школой-интернатом. Родители многих воспитанниц частенько оказывались за бортом того или иного бизнеса, и иногда это был бизнес того сорта, в котором возможность разбогатеть шла рука об руку с риском повстречать малосимпатичных людей.

Мисс Буттс знала, как действовать в подобных случаях. Это болезненно, но время лечит. Сначала потрясение, слезы, а затем, в конце концов, все проходит. Люди знают, что делать с несчастьями. У них есть что-то вроде инструкций, заложенных в подсознание. Жизнь-то продолжается.

Но этот ребенок просто спокойно сидел перед ней, и все. Это было спокойствие, которое выбивало почву из под ног у мисс Буттс. Несмотря на долгую жизнь в печи образования, которая незаметно высушила ее, она не была жестокой женщиной, а просто добросовестной сторонницей уместности. Она полагала, что знает, что должно происходить в таких ситуациях и испытывала смутное раздражение оттого, что оно таки не происходит.

– Кхм… Если тебе хочется остаться одной, чтобы поплакать… – предприняла она попытку направить события в нужное русло.

– Это поможет? – спросила Сьюзан.

Это помогло бы мисс Буттс.

– Я хотела бы знать – все ли ты поняла из того, что я тебе сказала? – вот и все, что она смогла заметить.

Девочка уставилась в потолок, как будто решала сложную алгебраическую задачу, а затем ответила:

– Я думаю – пойму.

Это выглядело так, как будто она уже все знает и как-то с этим разобралась. Мисс Буттс просила учителей внимательно присматривать за Сьюзан. Те отвечали, что это непросто, потому что…

Раздался стук в дверь, такой робкий, как будто его произвел некто, кто предпочел бы остаться неуслышанным. Мисс Буттс вернулась к действительности.

– Входи, – сказала она.

Дверь бесшумно отворилась. Сьюзан никогда не производила шума. Все учителя замечали это. Это просто жутко, говорили они. Она возникает прямо у вас перед носом, когда вы меньше всего этого ожидаете.

– А, Сьюзан, – сказала мисс Буттс. Бледная улыбка пробежала по ее лицу, как нервная дрожь по шкуре испуганной овцы. – Пожалуйста, садись.

– Конечно, мисс Буттс.

Мисс Буттс переложила листки бумаги.

– Сьюзан…

– Да, мисс Буттс?

– Мне неприятно это говорить, но выяснилось, что ты опять отсутствовала на уроках…

– Я не понимаю, мисс Буттс.

Директриса наклонилась вперед. Она чувствовала смутное раздражение на саму себя, однако… что-то неприятное было в этом ребенке. Блестящие успехи в тех предметах, которые ей нравились, безусловно. Но этот был тот блеск, которым сверкает алмаз – холодный блеск острых граней.

– Ты опять делала это? – спросила она. – Ты обещала прекратить эти глупости.