Затем он повернулся к Арефу:

- Надеюсь, доктор, мне нет нужды объяснять, что кроме вас и сестры никому не разрешается входить в эту комнату. Это означает, что вам придется совершать обходы, жертвуя сном, но альтернативы нет.

- Я понимаю, - ответил Ареф. - Это не проблема. Я здесь все время.

На следующий день, осматривая мои порезы, Ареф начал беседу.

- Как давно ты представляешь Саддама?

- О чем ты? - спросил я в ответ, потрясенный прямотой вопроса.

Он пожал плечами:

- Если ты желаешь продолжать притворяться - дело твое. Я никому не скажу. Я просто подумал, что в такое трудное время тебе хочется поговорить об этом.

Он так доброжелательно это предложил, что я не видел особого смысла лгать ему.

- Как ты узнал? - спросил я.

- А почему же ещё ты здесь? Ты - кузен Саддама и очень похож на него. И я никогда не слышал о твоем существовании. А также твой нос подвергся пластической операции. Не требуется какой-то особой смекалки, чтобы догадаться, что Саддам использует тебя для замещения.

Его логика была настолько безупречной, что мне не пришлось переубеждать его.

- Ты действительно его родственник? - спросил он.

- Нет, - ответил я. - Я был учителем в Кербеле. Саддам услышал обо мне от моего зятя, который служил в мэрии Багдада.

- Счастливый для тебя день, правда?

- Некоторые так думают.

Ареф взглянул на меня:

- А ты - нет?

- Доктор, я образованный человек, но мне нужно немного. Работа на Саддама разрушила мою жизнь, но я не могу вам об этом рассказать. В любом случае, нам не стоит это обсуждать. Это небезопасно для нас обоих.

Наш разговор прервался на время, пока Ареф накладывал свежую повязку на мою ногу, но когда он завершил свою работу, я снова почувствовал желание освободиться от груза своих воспоминаний. В конце концов я рассказал Арефу все о моей ситуации и о природе моей теперешней деятельности. Он был хорошим слушателем, но не мог дать никакого совета.

Во время пребывания в госпитале я познакомился с медсестрой, с каждым днем мы сближались с ней все больше и больше, и я почувствовал, что она стала мне близким другом.

Медсестра, Софи Хамед, была американкой из Красного Полумесяца, мусульманского подразделения Международного Красного Креста, и находилась здесь гораздо дольше многих своих соотечественников. Настоящее её имя было Сафа аль-Хамед, и хотя она родилась в Багдаде, выросла в Нью-Йорке, после того, как её семья бежала из Ирака в феврале 1963 года, в начале Баасской революции. В первый день после переворота более 2000 граждан Багдада было убито в уличных боях между баасистами и коммунистами. Отец Софии был коммунистом и, опасаясь за свою семью, той же ночью покинул Ирак. Я не мог не заметить параллелей между Амной и Софи. Я был уверен, что Софи, хотя она и американка, можно доверить мой секрет, и мы провели много часов, обсуждая вместе с ней различные варианты действий. Она доказывала, что надо быть сумасшедшим, чтобы возвратиться в Багдад, и вместо этого я должен использовать создавшуюся возможность, чтобы ускользнуть из цепкой хватки Саддама и его семьи.

- Ты убежден, что Удай хочет убить тебя, - настаивала она, - и при этом надеешься, что удача никогда не отвернется от тебя.

- Но у меня есть дела в Багдаде, - возражал я. - Я могу понадобиться моему шурину в любое время. Он должен знать, где меня искать.

- Думаю, с ним можно связаться. Раз ты хочешь действовать против Саддама, то за пределами Ирака ты сможешь сделать гораздо больше.

Чтобы избежать частых визитов Хашима, Ареф сказал ему, что я оказался в более тяжелом физическом состоянии, чем казалось сначала, и что мне нужно больше отдыхать. Софи продолжала убеждать меня не возвращаться в Ирак и как-нибудь отвлечься от моих горестей, но я достаточно скептически относился к её предложениям. Что удивительно, мой интерес к ней возрастал.

Когда мое пребывание в госпитале затянулось, Хашим начал злиться. На десятый день он, наконец, стал настаивать, что мне необходимо ехать обратно в Багдад. Если мне предстояло сделать шаг в обратном направлении, то это нужно было делать как можно скорее. Когда Ареф пришел проведать меня, он сказал, что если я готов, то он может вывезти меня из госпиталя этой ночью и переправить в дом одного врача и его хорошего приятеля, чья семья уехала, когда в страну вошли иракцы. А потом можно уже было принимать меры для того, чтобы вывезти меня за границу.

В сентябре Саддам объявил, что будет бомбить Израиль, если Соединенные Штаты войдут в Кувейт. Это означало больше, чем просто выпад в сторону Вашингтона, который, как полагало большинство арабов, заодно с Тель-Авивом. Саддам считал, что Израиль не сможет оказать сопротивление его силам, и надеялся таким образом изменить весь ход вторжения. Если бы начался арабо-израильский конфликт, ни одно арабское государство не могло бы остаться в стороне и не содействовать Саддаму.

Между главами государств региона велись ожесточенные споры в поисках разрешения кризиса, но ничего придумать не удавалось. После того как армии Ирака не удалось захватить кувейтского эмира, Саддам заявил, что он готов приказать своим войскам выйти из страны. Похоже это было легче сказать, чем сделать, поскольку лидеры государств Ближнего Востока не очень хорошо поняли смысл этого заявления. Шли дни, недели, Саддам ожесточился.

Было четыре часа утра, когда Ареф разбудил меня, сказав, что пора. Охрану моей комнаты отвлекли. Это сделала одна привлекательная молодая медсестра, которая попросила помочь ей поднять пациента, у которого начались "проблемы" по дороге в туалет. Через минуту я находился у заднего выхода из госпиталя. Софи уже ждала меня там.

Через пятнадцать минут нас высадили около особняка в пригороде столицы. Нам было сказано не высовываться наружу не при каких обстоятельствах. Пищу нам должны были доставлять каждый день. Нас также обещали предупредить, когда подготовка нашего побега будет завершена.

Последовавшие за этим четыре недели были самыми счастливыми в моей жизни. Сначала меня немного стесняло присутствие Софи. Но вскоре её американские манеры развеяли все мои комплексы. И как ни странно, мною понемногу начинала овладевать страсть. С того времени как Амна погибла, я в основном избегал женского общества. Но Софи была очень привлекательной женщиной, а я - нормальным мужчиной. На третий день нашего уединения неизбежное произошло.