"Они делали пятнадцатисуточные переходы, не разжигая костров, не кипятя воды, не варя горячей пищи. Они шли по ночам через болота по колено в воде и лежали в трясине целыми днями, прячась и выжидая. Когда кончались запасы пищи, они все-таки шли до конца, питались полусырым мясом случайно застреленного оленя.
За сто километров в тылу врага и почти на глазах у него, зазубрив кинжалы, они перепиливали ими, как ножовкой, телеграфные и телефонные провода, валили столбы и камнями перебивали кабель. Они не только умели проходить незамеченными где угодно и когда угодно, но ухитрялись с боем брать пленных и по секретным тропам приводить их на допрос.
Закончив операцию, взбудоражив врага, они в смертельной опасности терпеливо ждали в потайных бухтах, когда погода позволит кораблю подойти и снять их. Из них вырабатывались люди, каждый из которых стоит десяти несгибаемые, бесстрашные, не щадящие своей жизни и беспощадные к врагу".
Люди эти настолько заинтересовали Симонова, что вскоре он сам отправился с ними в тыл врага, на Пикшуев мыс.
* * *
Вновь появилось в газете имя К. К. Рокоссовского. Он под Волоколамском. Армия его и здесь ведет тяжелые оборонительные бои. В ее составе знаменитый кавалерийский корпус Л. М. Доватора, стрелковые дивизии генерала И. В. Панфилова и полковника А. П. Белобородова. Наши корреспонденты сообщают, что накануне в полосе армии Рокоссовского немцы дважды предпринимали сильнейшие атаки, но успеха не имели. Однако общая обстановка под Москвой продолжает оставаться угрожающей.
Этот номер вышел во вторник. Значит, готовили мы его два дня, начиная с воскресенья 19 октября.
О 19 октября я только что рассказывал. Однако не рассказал, пожалуй, главного. Необходимо продолжить.
У меня сидит спецкор Зигмунд Хирен. Сегодня вернулся из Ленинграда; его вызвали в Москву, чтобы усилить корреспондентскую группу на Западном фронте. Рассказывает о жизни блокадного города. Наш разговор был прерван фельдъегерем Ставки. Он доставил пакет. Обычная информация приходит к нам из ТАССа. Когда же появляется этот офицер с кубиками лейтенанта на петлицах, значит, что-то очень срочное и очень важное. Вскрываю пакет о пяти сургучных печатях. Читаю: "Сим объявляется..."
Глаза непроизвольно задержались на этих двух непривычных в наше время словах. Начинаю читать снова:
"Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100-120 километров западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии тов. Жукову, а на начальника гарнизона города Москвы генерал-лейтенанта тов. Артемьева возложена оборона Москвы на ее подступах...
1. Ввести с 20 октября 1941 г. в городе Москве и прилегающих к городу районах осадное положение.
2. Воспретить всякое уличное движение как отдельных лиц, так и транспортов с 12 часов ночи до 5 часов утра, за исключением транспортов и лиц, имеющих специальные пропуска...
3. Охрану строжайшего порядка в городе и в пригородных районах возложить на коменданта города Москвы...
4. Нарушителей порядка немедленно привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте.
Государственный Комитет Обороны призывает всех трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Красной Армии, обороняющей Москву, всяческое содействие.
Председатель Государственного Комитета Обороны И. Сталин.
Москва, Кремль, 19 октября 1941 г."
Это было историческое постановление ГКО о введении в Москве осадного положения. Двум командующим - генералу армии Жукову и генерал-лейтенанту Артемьеву - поручена оборона столицы. К Жукову, решил я, съезжу завтра, а как будет действовать Артемьев, надо сегодня же узнать. Я и сказал Хирену:
- Поезжайте в МВО к Артемьеву, возьмите интервью для газеты...
Умчался спецкор.
Впереди ночь, целый день и еще одна ночь. Времени немало, чтобы поразмыслить над этим необычным документом и подумать, как все это подать в газете.
"Сим объявляется..." - снова возвращаюсь мысленно к необычному началу постановления ГКО. Такой оборот речи, непривычные слова, извлеченные из глубины древности, придали постановлению особое звучание. Наверное, Сталин обратился к стилю старинных русских указов для того, чтобы все прониклись чувством исторической ответственности за переживаемые дни.
Противоречивые чувства владели нами. "Осадное положение"! Эти сжимающие горло слова психологически никак не совмещались с нашими привычными представлениями о Москве, столице могучего Советского государства. Но в то же время все мы понимали, что Москва действительно осаждена, враг уже в ее пригородах, а значит, против него должны ополчиться поголовно все москвичи и везде обязательны образцовый порядок, строгая дисциплина, неустанный труд. Эти трезвые соображения и легли в основу передовой статьи для очередного номера газеты. Называлась она "Отстоим нашу Москву!". В ней так прямо и сказано:
"...Вся жизнь многомиллионного города отныне подчинена жизни наших войск, жизни фронта и в интересах фронта регламентируется военным командованием. Москва становится городом-воином. Весь ее быт, весь ее труд, вся ее жизнь строится отныне на воинский лад - организованный, твердый и жесткий".
Под утро вернулся Хирен. Он принес статью генерала Артемьева, а заодно и подтверждение наших догадок о том, что постановление ГКО писано Сталиным. Артемьев, вызывавшийся вчера в Государственный Комитет Обороны, рассказал корреспонденту, что подготовленный заранее проект постановления о введении в Москве осадного положения страдал расплывчатостью, неопределенностью словом, не соответствовал создавшейся обстановке. Сталин его отклонил и тут же сам стал диктовать: "Сим объявляется..." И продиктовал постановление до последней точки.
Накал страстей, в каком принималось это постановление, передался, конечно, и присутствовавшему при том Артемьеву, отразился в его статье. Она содержала такие, например, строки:
"Нужно быть готовыми к тому, что улицы Москвы могут стать местом жарких боев, штыковых атак, рукопашных схваток с врагом. Это значит, что каждая улица уже сейчас должна приобрести боевой облик, каждый дом должен стать укреплением, каждое окно - огневой точкой и каждый житель Москвы солдатом..."
"Все те, в ком бьется честное сердце советского гражданина, выйдут на уличный бой с ненавистным врагом..."
"Население города Москвы вместе со всей Красной Армией уже сейчас должно подготовиться к борьбе не только с вражеской пехотой, но и вражескими танками. Из окон, из ворот домов, из каждого закоулка посыплются на немецкие танки бутылки с горючим, связки гранат. Мы не пропустим вражеских танков..."
Так категорически и было все сказано.
Правда, эту статью мы не сразу напечатали. Меня, как редактора, смущало одно обстоятельство: не подумают ли читатели, что на фронте полная катастрофа, если мы уже заговорили об уличных боях в столице. Прихватив статью, поехал в Перхушково, к Жукову. Высказал ему свое сомнение. Георгий Константинович прочитал весь текст статьи, подумал, потом улыбнулся и ответил мне фразой, я бы сказал, афористичной:
- Лучше быть готовыми к тому, чего не будет, чем не быть готовыми...
В тоне, каким было сказано это, я уловил непоколебимую уверенность командующего фронтом в том, что Москва будет удержана.
Статья Артемьева появилась в "Красной звезде" под заголовком "На защиту Москвы". Заканчивалась она вещими словами: "В боях за Москву мы нанесем врагу такой удар, который явится началом конца гитлеровских походов! Москву мы отстоим!"
В том же номере газеты от 21 октября мы напечатали многочисленные отклики из войск и трудовых коллективов Москвы. В их числе - письмо из "N-го дзота". Такие огневые точки появились уже на всех окраинах Москвы, и вот с одной из них на всю страну, на весь мир прозвучали мужественные слова: