Никакая опасность, как бы сильна она ни была, не может затуманить перспектив нашей борьбы. Какие бы тучи ни застилали горизонт, мы твердо знаем: будет час - и для нас засияет солнце! Каких бы успехов ни достигал враг, всегда будем помнить: успехи эти - временные, победа в конечном счете будет за нами...
Внезапность нападения дала огромные преимущества врагу. Гитлер лихорадочно спешит использовать до конца это преимущество, пока оно еще существует. Он знает, что время работает против фашистов. Он старается перегнать время, ищет молниеносного решения борьбы, ибо длительная, затяжная война - гибель для фашизма. Вот почему новое, небывалое еще по яростному напору наступление немцев питается не столько их силой, как слабостью. Есть такие деревья - могучие на вид, но с прогнившими насквозь корнями. До поры до времени они надменно высятся над всем вокруг, но наступает час - и порыв ветра рушит их, как соломинку...
Но при всех этих условиях победа не придет сама. Ее надо добыть в упорных и ожесточенных боях, ценой героической и беззаветной борьбы. Победа не сваливается готовенькой с неба - ее завоевывают. Ребячеством было бы ожидать, что враг, даже чувствуя неизбежность провала своих планов, сразу покорно и беспомощно сложит руки. Наоборот: это только усиливает его ожесточение, его напор. Путь к нашей победе лежит через много суровых испытаний, жестоких и кровопролитных боев.
Воины Красной Армии должны пройти этот путь до конца. Сейчас мы еще только защищаемся. Мы бьемся с врагом не на жизнь, а на смерть, отстаивая свою свободу и независимость, отстаивая Советскую власть, спасая наших жен и детей от мук и насилий, наш народ - от рабства и физического истребления. Но, защищаясь, мы изматываем и обескровливаем фашистские орды, приближая этим час их разгрома. Чем крепче будет наш отпор врагу, чем мужественнее и упорнее будут противостоять воины Красной Армии яростному натиску гитлеровских мерзавцев, тем ближе час нашего торжества.
На каждом рубеже стойко и отважно биться с врагом, непрерывно истреблять его живую силу и технику! Отобьем натиск гитлеровских орд, сделаем подступы к Москве и Донбассу могилой для фашистов! В наших силах добыть победу! Наше упорство и бесстрашие в борьбе остановят озверелого врага, решат в конечном счете исход войны".
Не могу сказать с полной уверенностью, кто писал эту передовую. Но хорошо помню: когда ее принесли мне, у меня был Петр Павленко. Я знал по нашей совместной работе в газете "Героический поход", какой он превосходный мастер по части передовых. Был там такой случай. Потребовалось нам в срочном порядке дать передовую о подготовке войск к действиям в непривычных для них условиях зимнего Заполярья, с его круглосуточной ночью, дремучими, заваленными снегом лесами, непроходимыми болотами, бесчисленными озерами и неприступными гранитными утесами. Решили мы с Павленко писать эту передовую вдвоем. Петр Андреевич сел за мой стол, а я по привычке прохаживался из угла в угол и размышлял вслух. Павленко писал молча и очень быстро. Так быстро, что я даже усомнился: слушает ли он меня? Минут через тридцать сорок передовая была готова. Павленко вручил мне рукопись, озаглавленную коротко и энергично. "В лес!" Прочитал я текст и ахнул от неожиданности: из всего, что я "диктовал" Петру Андреевичу, остались лишь факты. Остальное он написал по-своему, лаконичными фразами, звучащими как афоризмы, убедительно и эмоционально.
Вспомнив тот случай, я спросил его:
- Петр Андреевич, срочных дел у тебя сейчас нет? - И, не ожидая ответа, попросил: - Поколдовал бы ты над этой передовой!..
Он взял ее у меня и ушел в свою комнатку. Через два часа вернулся и вручил мне те же пять листиков, но каждый из них был испещрен его бисерным почерком, многие абзацы переписаны заново, приклеены вставки. Строки о дереве с прогнившими корнями - это одна из его вставок.
Когда передовую набрали, Петр Андреевич снова зашел ко мне, сделал в гранках несколько дополнительных поправок и отметил с шутливой улыбкой:
- Она даже мне понравилась...
Второй день подряд печатаем мы статьи Алексея Толстого. Та, что опубликована в прошлом номере, называлась "Враг угрожает Москве". Не знаю даже, с чем сравнить это взрывной силы выступление писателя. Помнится, еще в августе на Малой Дмитровке сидели мы вчетвером - Алексей Толстой, Михаил Шолохов, Илья Эренбург и я, - обсуждали последние вести с фронтов, делились собственными фронтовыми наблюдениями. Зашла речь о благодушном отношении наших бойцов к гитлеровцам. Толстой сказал:
- В четырнадцатом году русские солдаты были милосердны к врагу. И тогда это считалось в порядке вещей. Но сейчас другой враг и другая война. Не на жизнь, а на смерть!
В статье повторяется та же мысль. Писатель сравнивает гитлеровское нашествие с войнами "на заре истории, когда германские орды под предводительством царя гуннов Аттилы двигались на запад, в Европу, для захвата земель и истребления всего живого на них".
"В этой войне, - говорит он, - мирного завершения не будет. Россия и гитлеровская Германия бьются насмерть, и весь мир внимает гигантской битве, не прекращающейся уже более ста дней".
"Мы, русские, часто были благодушны и беспечны. Много у нас в запасе сил, и таланта, и земли, и нетронутых богатств. Но не во всю силу понимали размер грозной опасности, надвигающейся на нас. Казалось, так и положено, чтобы русское солнце ясно светило над русской землей..."
Но, порицая благодушие, Алексей Николаевич с неизмеримо большим гневом ополчается против малодушия:
"Пусть трус и малодушный, для кого своя жизнь дороже Родины, дороже сердца Родины нашей - Москвы, гибнет без славы, ему нет и не будет места на нашей земле".
"Красный воин должен одержать победу. Страшнее смерти позор и неволя. Зубами перегрызть хрящ вражеского горла - только так! Ни шагу назад!.."
Как заклинание звучат заключительные строки статьи: "Родина моя, тебе выпало трудное испытание, но ты выйдешь из него с победой, потому что ты сильна, ты молода, ты добра, добро и красоту ты несешь в своем сердце. Ты вся в надеждах на светлое будущее, его строишь своими большими руками, за него умирают твои лучшие сыны.
Бессмертная слава погибшим за родину. Бессмертную славу завоюют себе живущие".
Алексей Николаевич по-прежнему предоставлял нам полную свободу в отношении заголовков. Вот и для этой статьи он предложил три названия - на выбор: "Ни шагу назад", "Зубами перегрызть вражеское горло" и "Москве угрожает враг". Мы выбрали последний вариант.
А теперь - о статье Толстого, опубликованной в газете 19 октября. Тема сложная, но чрезвычайно важная, вытекавшая из выступления Сталина 3 июля: "При вынужденном отходе частей Красной Армии... все ценное имущество... которое не может быть вывезено, должно безусловно уничтожаться". Газеты как-то глухо сообщали о тех жертвах, на которые мы сознательно шли, взрывая и уничтожая все, что не удавалось эвакуировать. Нелегко было советским людям идти на это, потому, вероятно, и газеты молчали.
В те дни прибыл с Южного фронта Николай Денисов. Он был там, где шли бои на подступах к Запорожью, видел, как эшелон за эшелоном уходили на восток наши заводы. О драме на Днепре следовало сказать во весь голос. И не для слез. "У нас их нет, - потом напишет Толстой, - их иссушила ненависть". А ради клятвы: "За гибель - гибель!"
Опять направился наш гонец в Горький с моим письмом к Алексею Николаевичу: "Мы хотим выступить со статьей о Днепрогэсе. Статья о Днепрогэсе вызовет еще большую ненависть к гитлеровцам... Посылаем к Вам Медведовского, он все расскажет".
Тема пришлась Толстому по душе. Три дня подряд, отложив все дела, Алексей Николаевич работал над статьей. Всех гнал от себя, чтобы не отвлекали.
- Только однажды, за обедом кажется, - вспоминает Медведовский, после напряженной многочасовой работы Толстой завел было обычно очень долгий разговор на любимую тему - о своей уникальной коллекции курительных трубок. Показал их.