Возвратились в полк из отпуска два больших друга и любимца части - новый командир 1-й эскадрильи капитан Меркулов и командир звена лейтенант Павел Ильич Павлов. Я в тот же день встретился с ними на командном пункте эскадрильи. Там в это время находился и Слепенков.

- Здоров вполне, - доложил о себе Меркулов, выглядевший помолодевшим. Немного устал за шесть суток дороги, в остальном - порядок.

У Павла Ильича тоже нет жалоб на здоровье. Ему дали отпуск по моему ходатайству вскоре после выписки из госпиталя. Договорились: комиссию пройдет после возвращения из отпуска.

- Соскучился по настоящей работе.

Под настоящей работой он разумел, конечно, летную. Он твердо держался своей точки зрения: "Если быть летчиком, то только истребителем". Иногда добавлял для меня: "А если быть врачом, то хирургом".

- Послезавтра оба полетите со мной на тренировку в Новую Ладогу. Вам обоим надо поскорее в строй, - приказал Слепепков Меркулову и Павлову. - Надеюсь у доктора нет возражений?

- Есть возражение, товарищ подполковник.

- Что-что-о? - удивился Слепенков.

- Павел Ильич не имеет заключения врачебной комиссии и не может быть допущен к летной работе.

- Не беспокойся, доктор! Не подведу. Я здоров. Комиссию оформишь через четыре-пять дней, после тренировки, - отозвался Павлов.

Слепенков молчит: не в его манере рубить, что называется, сплеча. Конечно, он мог отвести мое требование. Но не таков был Слепенков. Формалистом его не назовешь, однако порядок и ясность любил во всем. Летчик после ранения, продолжительного лечения с последующим отпуском и без освидетельствования в медицинской комиссии - это не мелочь. Этим Слепенков пренебречь не мог, как не мог пустить на задание самолет после замены мотора, без предварительной проверки его надежности в полете над аэродромом.

- Возражение резонное. Будем считать один - ноль в пользу доктора, - решил "спор" командир.

- Есть предложение: организовать комиссию на завтра, - доложил я.

- Действуйте, - отозвался Слепенков. Комиссия состоялась. В том числе для Пимакина и Чернышенко. Ввод летчиков в строй осуществился в намеченные командиром сроки и без нарушения врачебных требований.

Поддержкой командира я всегда гордился. Она увеличивала мои возможности как врача. Без нее было бы трудно, а порой и невозможно работать. Не окажись ее сейчас у меня, и Павлов полетел бы на собственном энтузиазме, пренебрегая оценкой состояния его здоровья специалистами. Правда, у меня всегда была еще одна резервная возможность - связаться с главным врачом ВВС флота, но к такой мере мне прибегнуть ни разу не пришлось.

По моим наблюдениям, летчикам импонировал строгий подход врача к их здоровью. Вот почему врачебная "придирчивость" не разъединяла, а сближала меня с ними, ибо являлась определенной гарантией безопасности и успеха боевого полета. Именно к этому стремились мы все: летчик, врач и наш справедливейший арбитр в лице командира полка.

Все это из области психологии боевого летного труда. В ней надо было уметь разбираться, чтобы понимать эмоциональное состояние летчика в каждый данный момент и действовать по-врачебному объективно и правильно. В одном случае вовремя настоять на врачебной комиссии, в другом - обоснованно и тактично отказать в требовании похлопотать о досрочной выписке из госпиталя, в третьем - своевременно организовать перевод из госпиталя на долечивание в свой лазарет или дом отдыха (иногда воздержаться от такой меры), в четвертом - своевременно предусмотреть отпуск или эвакуацию за черту блокады, чтобы поддержать морально и облегчить трудную перспективу выздоровления и т. д.

В очередной раз мы навестили раненых вместе с Я. 3. Слепенковым. Сначала заехали в 3-ю эскадрилью. Летчики пребывали в готовности. Но не томились пассивным ожиданием, а играли в волейбол! Приятно было видеть один из первых результатов недавнего партийно-комсомольского актива полка. Желая поддержать полезное начинание и выразить наше одобрение, в игру включились и мы. Слепенков неотразимо забивал, ловко парировал и хорошо подавал мячи. После игры он занялся делами с новым командиром эскадрильи, а я пригласил летчиков на очередную беседу по душам. Проверил у каждого пульс, кровяное давление.

Лейтенант К. Ф. Ковалев, один из наших лучших летчиков (будущий Герой Советского Союза), жаловался на плохой аппетит, неспокойный, поверхностный сон. По утрам вставал с головной болью, разбитым. Пульс у него частил даже в покое. Кровяное давление оказалось пониженным. Сомнений не оставалось: яркие симптомы летного утомления. Необходимо лечить. Отдыхом, как способом наиболее радикального воздействия на причину. Отпуск или направление в дом отдыха - на выбор. Ковалев возражает. Мотив - летать некому. Просит таблеток, чтобы улучшить сон. Остальное, по его мнению, терпимо, летать можно, незачем командиру морочить голову из-за него.

Нет. Возражения напрасны. Больным воевать не положено. Согласиться с Ковалевым значило бы неоправданно рисковать жизнью летчика, поступиться врачебным долгом.

Я доложил командиру. Ему, понятно, нелегко было принять мое предложение. Я. 3. Слепенков промолчал. Решение объявил перед нашим отъездом из эскадрильи, когда стал прощаться с летчиками. Обращаясь к Командиру эскадрильи, он распорядился Ковалеву боевые полеты прекратить, собираться в отпуск на Большую землю. После - на комиссию.

- Ясно? - закончил командир, обращаясь к летчику.

- Есть, - отозвался Ковалев.

Меня радовала очередная поддержка командира. Он не сомневался: я не злоупотребляю, я прав.

Вот и госпиталь. И. Н. Емельяненко радостно возбужден: завтра выписывается. Предстояло вскоре выписаться и К. Г. Теплинскому, которого ждало новое назначение с повышением. После отпуска к нам он больше не вернулся.

Пока Я. 3. Слепенков находился в палате у Зосимова и Павлова, я договорился с Е. П. Букиревой о дате их выписки, чтобы я смог приехать и своевременно заказать самолет для Зосимова. Дмитрий Иванович был уже вполне транспортабельным: ходил на костылях с гипсовой повязкой на ноге. Несколько дней назад главный хирург ВМФ профессор Ю. Ю. Джанелидзе, делал обход раненых в сопровождении свиты врачей, одобрил эвакуацию Зосимова.

Из хирургического отделения я и Слепенков направились в терапевтическое навестить старшего (на два года) брата командира полка - младшего специалиста старшину Слепенкова Михаила Захаровича. Более трех недель назад он заболел плевритом. Сначала мы поместили его в лазарет авиабазы. Потом оказалось необходимым перевести в госпиталь. Сегодня в числе других дел командир предполагал вместе со мной побывать и у Миши. Выяснилось: Слененкова-старшего вчера выписали в экипаж. Едем выручать, Яков Захарович беспокоился, как бы не направили в другую часть. Но этого сделать не успели. Сержант Шкляев (шофер командира) на легковой машине доставил меня и братьев Слепенковых в Приютино. (Михаил Захарович жил в Кронштадте. Туда Слепепковы перебрались с Невельщины задолго до войны. Отец их был рабочим Морского завода. Из Кронштадта в 1928 году Михаил Захарович проводил младшего брата в Качинское училище военных летчиков.)

По дороге в Приютино договорились побывать у командира дома вечером. Такие визиты давали мне удобную возможность расспросить его о самочувствии пощупать пульс, измерить кровяное давление, при необходимости послушать сердце, легкие.

Насколько я мог судить, Я. 3. Слепенкову нравились наши домашние встречи. Он был интересным собеседником. Мы говорили о медицине, науке, истории, литературе и даже философии. Часто на таких домашних встречах бывал С. Я. Плитко. Командир и комиссар жили вместе в маленьком домике из двух смежных комнат, прихожей и кухни.

К назначенному сроку захожу. Обдает теплом хорошо натопленного помещения. Я. 3. Слепенков в обычном для него хорошем настроении. Улыбается. Неторопливо шагает по комнате. В тапочках на босу ногу. Руки в карманах брюк. Воротник гимнастерки широко расстегнут.