- Почему вы не принимаете больных?.. Это еще что за новости? - голос главврача звучал так, словно он разговаривает лежа.
- У меня больной... Сложный случай...
- Насколько сложный?..
- Чрезвычайно сложный... - раздраженно ответил профессор.
- Ну что же... - и главврач повесил трубку.
Профессор тоже опустил трубку на рычаги и снова утер пот с лица.
- Мы с вами, кажется, и в самом деле коллеги... но в чем, вот это мы сейчас совместно и должны выяснить. Если этот сон, или, как вы его называете, ад показывают только нам двоим, в этом, действительно есть какая-то цель. Что пока нам об этом известно: мы оба - ученые, обоим нам за семьдесят. Вы связываете сны с научной работой, которую сейчас ведете... Говорите, что написали что-то о Нем... предположим, что это так. Но что же сделал я?..
Академик сидел растерянный и онемелый, как человек, получивший неожиданную пощечину...
- Послушайте, - продолжал профессор, опершись о стол, - я понимаю, ваши нервы и без того расстроены... поверьте, и у меня с нервами не в порядке. Но сейчас не время подчиняться капризу нервов. Вы сами говорите, что с трудом приходите в себя после этих снов. А мы с вами не в том возрасте, чтобы не обращать внимания на такие вещи. Конечно, смерть неизбежна, никто из нас не вечен. Не знаю, как вы, но я хочу выяснить все до конца. Поэтому не мучайте меня. Вы ждете от меня помощи, а я говорю вам: без вашей помощи я ничего сделать не смогу... По элементарной причине - все это уже за пределами психиатрии...
Профессор умолк и посмотрел на академика. Тот, казалось, не понял ни слова из сказанного...
Вейсов вышел из-за стола и продолжил, расхаживая по кабинету.
- Начнем с того, что сны, как и отпечатки пальцев, индивидуальны и присущи лишь конкретной личности. То, что один и тот же сон во всех деталях и подробностях снится одновременно двум людям, на мой взгляд, невозможно ни с какой стороны. Вы согласны со мной?
Сираджов спокойно смотрел на него.
-... В таком случае мы должны отыскать какой-то процесс или причину, а может быть, неизвестную нам закономерность, порождающую это явление, принимаемой нами за абсурд...
Академик, казалось, все никак не мог решить для себя - содержится ли в словах профессора горькая истина, или это продолжение обследования, поэтому он плохо прислушивался к его словам.
Тот, оборвав себя на полуслове, остановился перед академиком.
- Вы все еще не верите мне...
Академик молчал ...В его маленьких глазках мелькнуло презрение. Потом он вдруг странно заворочался на стуле.
- Я устал... - проговорил он и встал, - мне казалось, вы поймете... Он взял свой портфель и, сгорбившись, пошел к двери. Потом вдруг обернулся и спросил: - Профессор, вы знаете, какого цвета ад?.. На сером берегу серого моря людей загоняют на серый корабль...
Академик умолк, будто комок снова перехватил ему горло... Или так показалось профессору?!.
...Тщедушный, вконец расстроенный, он на мгновение застыл у двери, потом обернулся.
- До свидания, профессор, - сказал он, и тихо выйдя из кабинета, притворил за собой дверь.
...После его ухода профессор долго стоял посреди кабинета, стараясь обрести утраченное равновесие.
... Надо было все обдумать... не спеша, терпеливо пропустить, как сквозь сито, последние месяцы, может, даже годы, все детально исследовать, перечитать внимательно литературу о сновидениях...
...Когда профессор вышел из больницы, шел дождь... На трамвайно остановке толпились люди... Но эта толпа, казалось, обжигает ему кожу. Он отошел в сторону и встал у газетного киоска. По противоположной стороне прошла группа людей, с национальными флагами в руках, распевая песню "Свобода", они, очевидно, направлялись к площади Свободы. Это были в основном небритые юноши в куртках и девушки-студентки, которые шли, смеясь и держа дружку под руки...
Чего они хотят, думал профессор, глядя сквозь мокрые стекла очков на это шумное сборище...
И вдруг он с ужасом понял, что единственный, кого он хочет увидеть сейчас на этой грязной остановке напротив своей уродливой клиники, так это того неизвестного преследователя в серой куртке.
...Он расхаживал по лужам, подняв воротник пальто, и думал, что оба они - и академик, он сам, наверное, больны. Видно у обоих тот самый старческий склероз, указанный в медицинской карточке академика. Мания преследования и опасности, склонность к одиночеству, ощущение страха...
Страх - самое сильное и необходимое чувство, привязывающее человека к жизни, поддерживающее инстинкт самосохранения, очевидно, к старости достигает наивысшей черты... - думал профессор. - ...Чем старее становится человек, чем ближе он к смерти, тем крепче, может быть, именно страх связывает нас с жизнью.
... Ему вспомнился нездоровый блеск в глазах академика, его совсем не старческие рыдания, вспомнились слова, которые тот произносил, тыча пальцем то себе за спину, то в потолок...
... Его собственное положение было еще сложней. Ведь если академик хотел избавиться от своих снов, уничтожить канал сна и жить спокойно, сам профессор, выходит, жаждал этих мрачных снов, как бы кошмарны и самоубийственны они ни были... Это своего рода наркомания.
... Сномания... - подумал профессор и горько сам себе улыбнулся.
Получается, что в отличие от академика он не хочет жить спокойно... Не хочет или не может?..
Не могу, подумал профессор, потому что мне давно уже тяжело жить в этой серой грязи, среди этих людей с одинаковыми лицами. Он попытался вспомнить, с каких пор овладела им эта "сномания", и понял, что это пришло несколько лет назад после смерти единственного родного ему человека, любимой жены... Он помнил, как после похорон жены вернулся в свою опустевшую квартиру, долго не мог переступить порог дома, покинутый женой, а потом весь вечер никак не мог согреться в холоде опустевшего дома... Потом же, когда он, не раздеваясь, лег, укрылся одеялом и долго тихо плакал, и ему удалось, наконец, уснуть, вот с тех пор все и изменилось...
Ему приснилась жена, которую он только что похоронил на лежащем на горе кладбище... Как и в прежние счастливые времена, жена сидела с ним на балконе, пила чай, а профессор смотрел через окно их теплого балкона на метель, воющую на улице, и чувствовал себя спокойным и счастливым...