Видел я, как неутомимы чукчи в работе и как по-детски могут радоваться и развлекаться. Когда, например, самолет готовится к взлету, чукчи подбегают к потоку воздуха от пропеллера, чтобы он провез их по льду, как на коньках. Прокатятся один раз и опять бегут к ветровой волне, хохочут.

Вспоминаю сейчас двух юношей чукчей, поступивших в летную школу в 1938 году. Они оказались очень сообразительными, быстро освоили технику и стали хорошими летчиками. Тогда это считалось редкостью. Теперь-то их много летает на Севере. Однако был у первых курсантов-чукчей один недостаток - морозили они своих товарищей по общежитию, открывая окна при двадцатиградусной стуже. Им, видите ли, было жарко. Я-то их хорошо понимал: чукчи с детства привыкли к холоду, к суровым зимам. Не раз мне приходилось видеть, как их младенцы спокойно ползали по снежному полу яранги...

Непогода не сразу выпустила нас из Кайнергина. Два раза пробовали взлететь, прежде чем сумели вырваться из поселка. Недалеко от мыса Беринга из-за тумана опять пришлось идти на вынужденную посадку у чукотского поселка Вальткельтен. Первым садился Каманин, но, увы, неудачно. Он налетел на заструги и повредил шасси. Следом опустились мы с Пивенштейном. Сели благополучно, но Пивенштейну, как подчиненному, пришлось отдать свой самолет командиру звена и остаться в поселке. Из поврежденной каманинской машины мы слили остаток бензина. Мне очень жаль было расставаться с Борисом - смелым, веселым человеком, хорошим товарищем. Как потом я узнал, Пивенштейн два дня добирался на собачьих упряжках в бухту Провидения, чтобы взять там бензин и некоторые материалы для ремонта каманинского самолета, на котором он и вернулся в бухту, уже безнадежно отстав от нас.

Итак, от пяти самолетов звена осталось два. Прилетев в бухту Провидения, где расположился небольшой поселок - три деревянных домика, несколько чукотских яранг, школа и больница, - не задерживаясь, заправили машины горючим и взяли курс на север. Сильный встречный ветер не давал ходу, да так, что самолеты моментами стояли в воздухе, не продвигаясь, хотя моторы ревели во всю мощь, зря пожирая бензин.

4 апреля наконец достигли Уэлена. Сюда уже прибыл летчик М. Т. Слепнев на американском самолете "Флейстер". С. А. Леваневский, вылетевший раньше вместе с Г. А. Ушаковым с Аляски, из-за обледенения самолета вынужден был сделать посадку близ Ванкарема. Его самолет вышел из строя. В Ванкареме ожидали также пробивающихся напрямую через Анадырский хребет Водопьянова и Доронина. Галышев, к сожалению, отстал, так как у его самолета отказал мотор.

А мы опять засели. Теперь не принимал Ванкарем. Там бушевала метель, захватывая и район лагеря Шмидта. Все мы, находившиеся на базе, пребывали в постоянном ожидании: что сообщит нам радистка Люда Шрадер, вот уж второй месяц почти круглые сутки бессменно дежурившая у своего аппарата. Наконец 7 апреля, когда ветер разогнал облака, мы поднялись в воздух и сделали последний рывок на 500 километров к Ванкарему. Мне дали еще дополнительный груз - подмоторную раму для сломанного самолета Ляпидевского. Прикрепил ее под фюзеляж. Как-то сяду? Рама могла зацепиться за неровную поверхность снежной площадки. Ну ничего, обошлось. Потом раму доставили с Ванкаремского аэродрома к месту аварии на собаках.

Ванкарем - голый, без всякой растительности каменистый мыс - далеко вдается в океан. Над ним возвышалась лишь мачта радиостанции. Обрывистые берега поднимаются до 50 метров над уровнем моря. Но рядом врезается в сушу тихая спокойная лагуна - удобное место для аэродрома. Чукчи уже завезли сюда на собачьих упряжках бензин и масло для самолетов.

В поселке имелась фактория с тремя зимовщиками да несколько яранг чукчей-охотников, занимавшихся промыслом моржей, тюленей, песцов. Однако сейчас этот пустынный уголок жил необычайно напряженной жизнью. В определенные часы радист Женя Силов выходил на связь с лагерем Шмидта, но дежурил он у своего приемника сутками. А вдруг чрезвычайный сигнал со льдины от Кренкеля? Ведь в Чукотском море, никогда целиком не замерзающем, постоянно идет подвижка льдов, происходят сжатия, в результате которых образуются гряды торосов и трещины. Я-то знал, какой опасности подвергались челюскинцы: во время разведок над океаном видел беспощадную силу льдов.

Как ждали нас в Ванкареме! Все прибежали к самолетам, горячо приветствовали. Спешу расспросить единственного здесь челюскинца - пилота Михаила Сергеевича Бабушкина, чудом сумевшего привести свой кое-как починенный легкий самолетик Ш-2 со льдины на берег.

- Каких размеров площадка на льдине? Возможна ли посадка?

- Возможна, однако с большим риском. Размеры площадки 450 на 50 метров, но она окружена высокими торосами. При снижении надо быть очень внимательным, чтобы не врезаться в них.

Мы с Каманиным решили сразу же лететь в лагерь Шмидта, куда несколькими часами ранее отправились Слепнев с Ушаковым. Штурман М. П. Шелыганов, летевший в самолете Каманина, точно вывел нас к цели.

Делаем круги над расчищенной площадкой, окруженной ледяными глыбами. Сверху видно, как бегут к ледовому аэродрому люди, машут руками, подбрасывают в воздух шапки. И вот мы уже в толпе восторженно встречающих нас пленников Ледовитого океана. Им жарко, несмотря на тридцатиградусный мороз. Ведь бежали они сюда от палаток километра три, да еще перебирались на лодках через трещину, расколовшую поле лагеря.

Челюскинцы... О беспримерном их мужестве, стойкости, дружбе написаны десятки статей и книг. Здесь мне нечего добавить. Я счастлив, что мне довелось воочию увидеть этих замечательных людей, смело принявших вызов грозной стихии, и помочь им в беде. Атмосфера на льдине была прекрасная. Люди не унизили себя паникой и отчаянием, а нашли силы для борьбы. Они заботились друг о друге и глубоко верили, что родная страна не оставит их. Весело, с шутками провожали челюскинцы к самолетам своих товарищей - первых по списку. При высадке в Ванкареме некоторых моих пассажиров от самолета к помещению вели под руки - железная выдержка, необходимая на льдине, забрала все их силы.

При первой посадке на ледовом аэродроме тяжелый "Флейстер" Слепнева наскочил на торосы и остался в лагере на небольшой ремонт. А мы с Каманиным 7 апреля увезли в Ванкарем пять человек: я - трех, он - двух.

На следующий день над морем стали появляться облака. Но я все же решил отправиться в лагерь Шмидта. Два с половиной часа летал над морем и не обнаружил сигнала со льдины - дымового столба. Темные облака, как одеялом, закрыли лагерь. Что делать? Пришлось возвращаться. И опять вынужденное бездействие. Погода становилась все хуже. Только 10 апреля засияло солнце.

Вот тут-то и наступили для нас горячие деньки. Хотя стояла лютая стужа, Каманин и я ежедневно делали по три рейса. Попутно я привез Слепневу материалы, нужные для ремонта его машины. К всеобщей радости, прилетели наконец и наши отважные летчики Водопьянов и Доронин, прорвавшиеся через Анадырский хребет. Вся страна с нетерпением ждала наших рапортов: вывезено двадцать два человека... двадцать четыре... На моем двухместном самолете я летал один без бортмеханика и в свободную кабину "запихивал" по четыре человека.

Однако с каждым часом обстановка становилась все тревожнее. Подвижки льда, трещины ломали подготовленные на льдине аэродромы. Я поражался энергии челюскинцев, которые с железным упорством расчищали все новые и новые площадки от сугробов и крепких, как камень, заструг и торосов.

Еще в первый прилет я предложил Отто Юльевичу Шмидту использовать для перевозки людей два фанерных контейнера, закрепленных под крыльями моего самолета. В каждом, хоть и лежа, мог поместиться один человек.

- Дополнительную нагрузку самолет выдержит. Я это проверил еще раньше, когда перевозил в контейнерах канистры с бензином, - убеждал я.

Сперва Шмидт возражал:

- Слишком опасно!

Я настаивал на своем:

- Если и есть опасность в полете над морем, то она имеется и для всех остальных в самолете. Конечно, посадку надо сделать особенно мягко, чтобы не ушибить пассажиров. Но за это я ручаюсь.