В Мейныпильгыне о нашем прилете не знали, потому и не подготовили площадки. Пришлось садиться в узкую, с высокими берегами реку. Приняли нас очень хорошо: напоили, накормили, а на ночлег устроили в больнице. Поселок Мейныпильгын совсем маленький, но в нем ужо был консервный завод, занимавшийся переработкой рыбы.
Дальше решили лететь к бухте Анадырь. Еще в Олюторском мы обсудили вопрос о бензине. Впереди на пустынных пространствах тундры не встретишь ни баз, ни человеческого жилья. Где будем заправляться? Я предложил загрузить добавочное количество бензина в канистрах в пустые, подвешенные под нижними плоскостями самолета сигарообразные фанерные контейнеры, использующиеся обычно для грузовых парашютов. А чтоб бензин не вытекал из канистр, их надо было запаять. Все отнеслись к этому предложению с опаской: остерегались взрыва или пожара.
Но мы с Пилютовым решили все же осуществить задуманное. Налитые до краев бензином канистры прикрыли вырезанными из консервных банок крышками и осторожно запаяли. Никакого взрыва не произошло - ведь под крышками не было места для кислорода, а наружный огонек, если б он и появился, можно было бы немедленно затушить.
Пока мы проделывали эту операцию в кузнице, все отошли от нас, как говорится, от греха подальше. Но потом механики остальных самолетов последовали нашему примеру. Разумеется, мы им помогали и консультировали.
Пополнив запасы бензина на базе в Мейныпильгыне, мы вылетели к бухте Анадырь. Полет проходил на высоте 2000 метров. Началась метель, стал сгущаться туман. Несколько часов кружились в воздухе - искали бухту. Летчики каманинского звена Б. В. Бастанжиев и И. Л. Демиров из-за метели потерпели аварию в сопках и отстали. Экипажи самолетов, к счастью, остались живы. В Анадырь из пяти пришло три самолета - Н. П. Каманина, Б. А. Пивенштейна и мой.
Шесть дней пришлось сидеть в Анадыре - пурга. Шквальный ветер баллов в двенадцать срывал с земли снежный покров, высоко поднимал в воздух огромные массы снега, с остервенением кружил их и "перелопачивал". В этом слепящем снежном вихре ничего нельзя было разглядеть, нельзя было устоять на ногах. Если выйдешь из помещения - ошпарит ледяными иглами, опрокинет, покатит... Можно было замерзнуть в двух шагах от дома, не найдя двери.
Шесть дней за стенами избы, где мы укрылись, слышались завывание, гул носящейся по поселку пурги. Она стихла так же внезапно, как и началась, стоило ветру изменить направление. 28 марта снежный циклон умчался дальше, и мы, дорожа каждой минутой ясной погоды, бросились к самолетам и начали откапывать их из сугробов. К Ванкарему полетели напрямик через Анадырский хребет. Однако хорошая погода стояла недолго. Горы вновь начали заволакиваться серой пеленой тумана.
Два раза мы врезались в облака. Но как лететь в них, если дальше крыла ничего не видно? Облака укрывали от нас горный массив, и нигде никакого просвета. На каком расстоянии от нас вершины гор? Ведь высота их на карте показана весьма приблизительно. Сколько раз приходилось летчикам уточнять такие карты на собственном опыте! Подняться выше облаков не можем, так как наши самолеты сильно перегружены. Вот и летим на ощупь. Мы были совсем близко к цели, но не знали, какова погода в Ванкареме, возможна ли там посадка. Тут мы особенно сильно почувствовали отсутствие связи с землей. Знать бы метеосводку, хотя бы слово о погоде! Но радио на самолете не было. Мы остались один на один со зловещим безмолвием скрытых от глаз каменных громад. Поэтому решили не рисковать. В данном случае это было бы не оправданно. Хотя до Ванкарема оставалось всего восемьдесят километров, пришлось изменить курс и идти к Уэлену в обход, вдоль берега моря, огибая Чукотский полуостров.
Между тем на нас надвигалась густая облачность, прижимала самолеты к земле. Снижаемся, ищем, нет ли поблизости какого-нибудь становища. Наконец еле различаем несколько яранг. Приземляемся у крошечного поселка Кайнергин, близ залива Кресты. И вовремя. Как только мы посадили машины, завыла вьюга. Видим - к нам бегут жители поселка. Они помогли закрепить самолеты и тут же пригласили к себе в ярангу обогреться. Сорокаградусная стужа, свирепый ветер основательно заморозили нас в открытых кабинах.
Яранга, в отличие от чума, имеет пологий верх и сооружена более капитально, так как рассчитана на оседлое житье. Но в остальном все то же: круглый каркас из жердей обтянут оленьими шкурами. Посредине очаг с подвешенным чайником. Пол - утрамбованная снежная площадка, устланная шкурами. Пологом из тех же шкур отделено место для собак и домашней утвари.
Вошли мы внутрь - духота невыносимая. Ведь шкуры не пропускают воздух. А тут еще дым и липкая копоть от горящего моржового сала, добавляемого к топливу - плавнику или кореньям. Семья чукчей сидела у очага. У каждого на дощечке была порция моржового мяса, отдающего сильным душком. Чукчи резали его на кусочки и ели с таким удовольствием, что нам тоже захотелось попробовать. Хозяева усиленно угощали, но я все-таки не решился: побоялся за свой желудок. Закончив еду, чукчи отложили дощечки, и собаки начисто их облизали, так что и мыть не понадобилось.
Я не раз "пурговал" в таких жилищах, ко всему привык. Но мои товарищи впервые оказались в яранге и, не выдержав духоты, выскочили на воздух. Хорошо, что рядом была пустая заброшенная яранга без крыши. С помощью чукчей натянули сверху брезент. Молодежь поселка пришла нас проведать, узнать новости. Мы сварили ведро какао, угостили их, а чукчи, желая сделать нам приятное, начали танцевать танец моржей. Собравшись в кучку, они стали, покачиваясь, издавать гортанные звуки. Мы не остались в долгу. Молодой, веселый Борис Пивенштейн тут же изобразил самолет - распростер руки, загудел, сделал несколько кругов, прыгнул вперед и "приземлился", плюхнувшись на шкуру. Выступление его было принято с восторгом.
Уставшие, мы спали в эту ночь так крепко, что не слышали, как бесновалась над нами пурга. Поселок буквально завалило снегом, яростный ветер сорвал накрывавший нашу ярангу брезент. Мы не знали, что в это время на Чукотке шла перекличка радиостанций. Искали звено Каманина. Местные организации начали готовить собачьи упряжки.
На рассвете я проснулся заваленный снегом. Чувствую, что кто-то по мне ходит. Оказалось, это Пивенштейп откапывал меня. Вылезли мы из своих нор совсем окоченевшие и в вихре пурги, держась друг за друга, еле добрались до соседней яранги. Тепло! В тесном жилище из шкур оказалось девять летчиков и механиков, десять чукчей, около двух десятков собак. Грязные, в мокрой от растаявшего снега одежде, мы сидели так двое суток. На третьи сутки ветер стих, небо прояснилось. Мы сразу же бросились откапывать самолеты, счищать с них снег, греть воду и масло на примусах для замерзших моторов. Все население Кайпергина принимало в этом живейшее участие.
С признательностью вспоминаю я о наших друзьях-чукчах. Что за добрый, честный народ! Всегда помогут, предложат все, что у них есть: место у очага, неприхотливую свою еду, упряжку собак или оленей, несмотря на то что животные необходимы им самим. Без собак в тундре не добудешь пищи, пропадешь с голоду. Но в минуту чужой беды чукчи думают не о себе, а о том, как помочь потерпевшим. Упряжку дадут, да еще и проводниками станут.
Ориентировка чукчей в тундре изумительная. На ровной однообразной равнине они никогда не собьются с пути, будто имеют в руках подробнейшую карту и компас. Собаки у них послушные, быстрые, ласковые. Они очень привязаны к человеку, хотя хозяева держат их в строгости. Я никогда не видел, чтобы чукчи били собак. Но если собака ленится и плохо тянет упряжку, то в этот день ее лишают еды.
Я заметил, что в семьях чукчей всегда царит ровная, спокойная атмосфера, нет никаких ссор, недовольства, уныния. Принес охотник убитого зверя - все радуются, хлопочут у очага. Пришел с пустыми руками - встречают спокойно, без упреков и жалоб, вроде бы так и надо, можно прожить и без пищи.
При всей неприхотливости быта чукчей у них, как и у других северных народностей, врожденный художественный вкус. Не раз любовался я узорами на их меховых одеждах, искусством их косторезов, создающих из грубого моржового клыка изящные скульптуры.