- Да ни за что я не поду в ваши столицы, хоть озолоти меня. Теснота у вас, вонь, паскудство. А у нас на Каме - приволье и дух то какой - не наглотаешься. Хозяйство у меня. Баба, ребятенки. Всего есть. Пчельник есть. А мед то какой чистый янтарь.
Потом нагнулся к своему собеседнику и зашептал:
- А мы то, говорю, мы то теперь, как будем жить? - Ведь мы теперь, что пчелы без матки. Свянет народ. Работать никто не будет...
И зашептал еще тише.
В одном из таких вагонов ехал с несколькими своими офицерами последний командир Л. Гв. Преображенского полка полковник Кутепов. ехал в Киев, а потом на Дон. Оттуда уже доходили кое-какие слухи.
{46}
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
"Горн Божий раскалил Россию докрасна,
раскалит и добела."
Мережковский.
I.
К концу 1917 года Российская армия обнажила весь фронт и развеялась по всем городам и деревням своей необъятной страны. Победил армию не внешний враг, а собственный тыл.
Каждая война обрушивается на нацию двумя тяжестями - тяжестью физической и тяжестью моральной.
Физическая тяжесть войны, физические страдания ложатся главным образом на армию.
- Лишения, болезни, ранения и сама смерть сторожат воина на каждом шагу, даже воздух таит отраву.
Но армия не только видит разрушение и гибель со стороны врага, она несет их сама. Огнем и мечом она прокладывает свой путь.
Земля - мать-кормилица - разворачивается снарядами. Посевы - хлеб насущный - топчутся. Домашние очаги сметаются орудийным огнем, в пожарищах гибнут ценности человеческого гения. За каждым шагом армии - кровавый след.
Однако, чувствует ли воин, офицер или солдат, свою вину или угрызение совести за разрушение и смерть, которые он сеет перед собою? Чувствует ли он муки совести даже тогда, когда в штыковой атаке разбивает прикладом вражеские черепа?
- Нет и нет. Другого ответа быть не может.
Война для воина - не убийство. Война для воина - не преступление, а открытая честная борьба, защита своей родины, исполнение долга, высшего долга перед лицом своего народа. Война для воина - это венчание кровию и честию на поле бранном, это жертва за друга своя.
На кого же тогда падает ответственность за ужасы войны? Кто же несет эту вторую тяжесть, тяжесть нравственную?
- Несет ее народ, пославший своих сыновей на бой, и еще в большей степени эта ответственность падает на представителей нации, на ее избранников и на главу государства. На лицо, которому воздаются на земле высшие почести, возлагается и высшая ответственность.
В России эту тяжесть несли Государи. Последний из них отрекся от престола во имя решительной победы над врагом, а революционное правительство своей ярой "защитой революции" и ее "углублением" быстро утеряло всякую волю к победе. Оно скинуло с себя нравственную ответственность за войну и бросило ее на плечи армии. Попытка Корнилова взять эту ответственность лично на себя кончилась обезглавливанием армии.
На армию легли две тяжести - физическая и нравственная. Бремя непосильное и невыносимое. И Российская армия рухнула, рухнула без поражения. Она не могла не рухнуть. - Всякая армия, как бы она ни была дисциплинирована, как бы она ни была богата вооружением и какие бы славные победы она ни имела в прошлом, все равно обречена на гибель, раз Верховная власть теряет волю к победе и сгибается под тяжестью войны.
В позоре своего Отечества виновна не Российская армия...
Не уберегли своей армии, и вся российская государственность погибла. С фронта офицеры проезжали через всякие республики, высыпавшие на развалинах Империи, а в родном краю на месте своих очагов находили груды камней. По всей России пылали усадьбы.
Один офицер добрался до своего имения. В парк от господского дома стояли одни обгорелые стены. Он пошел на деревню. Встречавшиеся мужики отворачивались и быстро скрывались. Офицер постучался в избу своей кормилицы.
С плачем и радостью встретила старуха своего питомца.
- Кормилица, а где же все мои?
- Сыночек мой, родной мой, их всех порешили злодеи... Приехали эти самые большаки, собрали сход и говорят - теперь все ваше, берите и владейте на вечные времена. Ну, наши и пошли на усадьбу. А батюшка твой, сам знаешь, горячий был.
Он супротив, твоя молодка с ним... Их и забили, Царствие им Небесное, вечный покой... А потом добра то, добра то сколько тащили, кто на телегах, а кто так. Все разобрали и подпалили...
Офицер опустился на скамью и закрыл лицо руками. Старуха подошла к нему и стала гладить его по голове.
- Сирота ты, мой болезный, вот горе то, вот горе... Спаси и сохрани, Царица Небесная, Матушка... Гляжу теперь на тебя и думаю, уж лучше, если и тебя порешат... Ведь мы тебя так обидели, так обидели, что ты в жисть не простишь нам...
- Кормилица, что ты говоришь! Помолчи, ради Бога...
Старуха тихо заплакала.
Офицер встал.
- Прощай, кормилица.
- Да куда же ты, родной? - Дай, я тебя покормлю...
Офицер махнул рукой и вышел, пошатываясь. Были и в городах разоренные гнезда. Повсюду неистовствовала чернь... С каждым днем тьма над Россией сгущалась сильнее. В этой тьме бродили с опустошенной душой бывшие офицеры...
II.
Генерал Алексеев решил начать, как он сам говорил, - "свое последнее дело на земле". - Уже 2-го ноября 1917 г. он приехал в Новочеркасск и немедленно приступил к организации вооруженной силы против большевиков.
В отдельном вагоне на запасных путях сидел одетый в штатское сухой старичок в очках, с жесткими седыми усами. Этот старичок - генерал Алексеев говорил надтреснутым скрипучим голосом только что приехавшему из Киева:
- В этом столе у меня двадцать тысяч рублей... Да... Это все... Численность? - Вы сами знаете. Которым записался вольноопределяющийся, что с вами приехал?
- Да что то тридцатым, кажется.
- Это хорошо. Вчера меньше было. Так вот... Видите, с чего начинаем. Трудно... денежные люди мало отзывчивы. Не понимают... Еще не поняли! Да и патриотизм... На словах у многих. Казачество? Каледин? - Он, конечно, с нами... Но его положение трудное... Болото и здесь... Вязко... Одну ногу вытащим. другая увязнет... Казачество тоже болеет - той же болезнью... И все-таки другого места нет... Тут надо!.. Отсюда... здесь начнем собирать армию... Да... (См. В. Шульгин: "Памяти M. В. Алексеева". - "Вестник Галлиполийцев" No 11-1924г.).
"Бывший Верховный Главнокомандующий, правивший миллионными армиями и распоряжавшийся миллиардным военным бюджетом, теперь, - по свидетельству генерала Деникина, - бегал, хлопотал и волновался, чтобы достать десяток кроватей, несколько пудов сахару и хоть какую-нибудь ничтожную сумму денег. Надо было приютить, обогреть и накормить приезжавших к нему офицеров". (См. Генерал А. И. Деникин: "Очерки Pyccкой Смуты", том второй, стран. 156.).
Вскоре в Новочеркасске стали стекаться один за другим "Быховские узники" - генерал Корнилов, Деникин, Лукомский, Романовский, Марков - душа и мозг Армии. Понемногу собирались и строевые офицеры.
Приехал полковник Тимановский - ранее офицер Деникинской "железной дивизии", а затем командир Георгиевского батальона, охранявшего вместе с Текинцами "Быховских узников".
Полковник Тимановский из за своих ранений всегда ходил, опираясь на палку. Когда в Добровольческой армии он был в последний раз ранен в ногу и упал, он только меланхолично заметил - 18-ая дырка...
Много говорить Тимановский не любил, но иногда разражался великолепной фразой. Так, во время революции, перед фронтом полка и в присутствии комитета он швырнул на землю преподнесенный ему красный бант и сказал:
- Кровь, пролитая мною за Отечество, краснее вашего банта...
Другой раз, когда один англичанин, указывая на английский крест, висевший на груди Тимановского рядом с офицерским и солдатским Георгием, заметил: Этот крест несмотря на то, что вы русский, откроет вам все двери в Англии - и тотчас получил в ответ: - Благодарю вас, но пока у меня есть силы, я буду стучаться в дверь моей родины.